отшатнулся человек за пулеметом, ракету внесло вовнутрь…

Всех троих едва не сбросило с холма. Взрыв разнес середину вертолета, а уцелевшая кабина устремилась к земле. Огромный винт вращался со скоростью ветряной мельницы в ураган, кабину кружило, как падающий сухой лист. За стеклом мелькнуло белое лицо пилота, с ним рядом видно еще одного, затем огромный обломок с грохотом рухнул на склон холма, его перевернуло, винт с треском сломался.

Мелкие обломки падали, как метеориты. Кабина катилась, как огромный валун по рыхлому снегу, в песке осталась глубокая неровная борозда. Тарас с рычанием убрал автомат, глаза горели красным, как задние фары.

Валентин убрал гранатомет в кейс, голос его был язвительный:

– Везет же дураку!

Тарас впервые смолчал, только провел ладонью по груди. Ермаков едва заставил надеть под рубашку бронежилет, и тут же, как нарочно, две пули, одна точно пошла бы в сердце, вторая разнесла бы печень.

– Быстрее! – велел Ермаков.

Он бросился вниз по склону, ноги зарывались в песке. Черепашья спина купола приближается, внизу перевернутая кабина. Видно, как оттуда вывалился человек, вытащил через разбитое стекло второго.

– Не только одни мы живучие, – удивился Тарас.

Пилот оглянулся на бегущих к нему людей, быстро выхватил пистолет. Тарас широко ухмыльнулся, пистолет в руке пилота трижды дернулся. Улыбку как ветром сдуло с лица десантника: с такого расстояния и в слона не попадешь, однако в грудь его трижды болезненно ударило. За спиной вскрикнул Валентин, пальцы Тараса сами нажали курок.

Второй пилот тоже достал пистолет. Автоматная очередь срезала их, как высокую траву косой. Когда подбежали, тяжело взрывая песок ботинками, один из пилотов был еще жив. Пули попали ему в ноги, он лежал на спине, руки раскинул, но в одной был зажат магнум.

Тарас погрозил пальцем, Валентин выхватил пистолет, но Ермаков предостерегающе вскрикнул. Глаза его с удивлением уставились в лицо раненого. Тот смотрел в ответ с такой же угрюмой злобой. Тарас на всякий случай ногой выбил из руки магнум, оглянулся на командира.

Ермаков держал пистолет нацеленным в лицо пилота. В глазах было странное выражение.

– Ну, Фред Хорт, – произнес он, – наконец-то мы снова лицом к лицу!

Все ждали выстрела, но Ермаков задержал палец на спусковом крючке, затем медленно убрал в кобуру, все это время не спуская с Фреда пристального взгляда.

Тарас спросил непонимающе:

– Это тот самый, с которым вы в Кандагаре…

– И в Кандагаре, и в десятке других мест… Трижды сходились лицом в лицу. Теперь он, если не ошибаюсь, заместитель самого директора ЦРУ!

Фред, морщась, сказал зло:

– Не преувеличивай размер добычи. Всего лишь по оперативным вопросам.

– Но зам?

– Теперь не старые времена, – ответил Фред. – К сожалению, руки связаны даже у директора. Больше решают политики. Иначе бы ты у меня попрыгал!

– У нас тоже, – кивнул Ермаков. – Извини, Фред, в другой раз поболтал бы больше. Но теперь спешим!

Валентин уже смотрел на близкий купол. Похоже, этот заместитель в самом деле не только крут, это по его фигуре видно, но и не дурак. Как-то вычислил, где они могут быть, явился сам. Странно, что других не привел. Наверное, других директор направил в другое место…

Выстрела все не было, а когда он обернулся, Ермаков прятал пистолет в кобуру. Фред смотрел все так же без страха. Из обеих ног пониже колен вытекали тонкие струйки крови, но заместитель даже не морщился.

– Этого волка оставляете в живых? – поинтересовался Валентин.

– Да, – кивнул Ермаков.

Валентин смолчал, догадывался, а прямолинейный Тарас взорвался:

– Но… но как же? Он один опаснее целой бригады!.. После того, как мы тут нашелестели…

Ермаков скупо улыбнулся:

– Доживи до моих лет.

Он бросил Хорту медпакет, повернулся и побежал к куполу. Хорт следил за ним налитыми кровью глазами. Русский сделал то, что не позволил бы себе ни один коммандос в мире. Он оставил опаснейшего врага, хотя может избавить себя от опасности одним движением пальца.

Тарас спросил на бегу:

– Зачем?

– Что?

– Почему американец остался жить?

Ермаков бежал с суровым злым лицом, но в серых глазах мелькнула непонятная грусть: