синевы чуб. В левом ухе блистала серьга с красным камнем. В остальном он не отличался от других этериотов ни дорогими доспехами, ни ростом, ни шириной плеч.

А Владимир, едва заметив, как отворилась бесшумно и легко дверь, выпрямил спину и стиснул рукоять меча. Сердце сбилось с ритма: в приторный запах благовоний ворвался неуловимо тонкий свежий аромат. Он не знал, был ли это аромат цветов или чего-то еще, но все чувства уже узнали, сердце застучало чаще. Всего однажды он слышал этот запах… Но как он мог тогда его учуять, находясь за десяток шагов, окруженный потными солдатами?

Она вышла все такая же чистая и неземная, только теперь ей было лет пятнадцать, если не больше, она превратилась из семилетней девочки в рослую девушку, но лицо почти не изменилось, осталось чистым и открытым, разве что чуть удлинилось. Большие понимающие глаза скользнули по Олафу и остановились на Владимире.

– Как зовут тебя, этериот?

Голос ее, чистый и нежный, прозвучал в его ушах музыкой, но Владимир успел заметить в нем и смущение, и властность, и легкую насмешку над ним и собой, что вдруг решила заговорить с простым дворцовым воином.

– Вла… – прохрипел он внезапно перехваченным горлом, – Владимир…

– Ты откуда, Владимир?

Она стояла перед ним смущенная, на щеках выступил румянец. Ее подруга быстро зыркала по сторонам черными глазами, она была веселая и бойкая, как лисичка.

– Я прибыл из далекой северной страны… принцесса, – ответил он, с трудом совладав с голосом.

– Да-да, северной, – повторила она, – а… что ты ищешь здесь?

Ее подруга оторвалась наконец от созерцания великолепного Олафа, подсказала игривым голоском:

– Как все мужественные воины Севера!.. Чести и славы. А заодно – денег.

Анна смотрела в лицо Владимира:

– Это верно?

Он знал, что нельзя ему отвечать так, но с губ сорвалось само собой, как уже случилось в прошлый раз:

– Нет. Я прибыл… потому что хотел видеть тебя.

Румянец на щеках Анны стал ярче. Но она не отвела взгляд, и Владимир внезапно понял, что она именно этого ответа и ждала. Неужто она узнала в нем того запуганного и озверевшего подростка, который с мечом и ножом готовился защищать себя от ее телохранителей?

– Зачем? – спросила она тихо.

– Не знаю, – ответил он так же тихо. – Что-то сильнее меня… толкнуло. Взяло и повело. Но зато теперь я дышу с тобой одним воздухом, хожу по тому же камню. И я чувствую себя на небесах!

Подруга Анны слушала раскрыв рот. Олаф округлил глаза, в них был восторг. Друг говорит так, будто умелый скальд нанизывает слова песни о любви. И в самом деле, сердце бьется чаще, грудь наполняется сладкой печалью, а в глазах щиплют слезы.

За поворотом глухо застучали подошвы. Появились двое палатинов, ведомые начальником охраны этого крыла. Ровным шагом приблизились, остановились, как железные статуи, перед Олафом и Владимиром. Те отступили, освобождая места, отсалютовали.

Анна сказала с повелительной ноткой:

– Теперь вы свободны? Прекрасно. Проводите нас до фонтана.

А ее подруга сказала томным голосом:

– А то нам нельзя без охраны… Мы ж такие нежные, лакомые, спелые…

Голосок ее был звонким, как колокольчик. Владимир дышал тяжело, будто тащил на гору воз сена. Олаф подмигнул за их прямыми спинами, поднял большой палец кверху в жесте гладиатора-победителя… Он уже плотоядно присматривался к подруге принцессы. Она строила ему глазки, кокетничала, показывала язык и тут же напускала на себя строгий и даже надменный вид. По Олафу видно было, что ему все как с гуся вода, уже знает женские штучки знатных ромеек. Пусть даже пока по рассказам более бывалых этериотов.

Миновав два зала, они вышли в летний сад. Владимир и Олаф с каменными лицами следовали за девушками, встречные сановники тем кланялись, что-то восклицали, осыпали лестью. Владимир заметил цепкие взгляды, которыми ощупывали его люди дворца. Здесь не остаются незамеченными даже такие знаки внимания.

– Ты славянин? – спросила Анна на ходу.

Она чуть повернула голову, рассматривая его юное, но уже такое суровое лицо. Его темные глаза смотрели вперед, избегая взгляда. Лицо неподвижно, но Анна ощутила в нем намного больше напряжения, чем должно быть при встрече стража с дочерью базилевса. Напряжения и какой-то странной боли.

– Я – русич.

Голос его сильный, но сдавленный, словно молодой этериот накрепко зажал себя в кулаке. Ее опалило волной тепла. В голосе стража жара больше, чем в лаве огнедышащего Везувия. Она почувствовала, как тяжелая кровь прилила к щекам, растеклась по лицу, опустилась на шею, белизну которой придворные льстецы сравнивали с мрамором.

Из увитой виноградом беседки выходили сановники, склонялись в поклонах. Анна милостиво наклоняла голову, в это время чувствуя на себе горящий взгляд молодого варвара из северной страны. Елена чему-то хихикнула, и Анна, ощутив взгляды придворных, заставила непослушные ноги двигаться быстрее.

Фонтан с легким мелодичным свистом разбрасывал серебристые струи. Мельчайшая водяная пыль