– Вольдемар, ты еще не знаешь, что нет земель, завоеванных отныне и навеки? Всегда сильные народы на богатых землях жиреют, их завоевывают другие… И так до бесконечности. Так говорят скальды.

– Дурные твои скальды. Дрофа поджарилась?

– Какая дрофа?

– Эту толстую пташку так зовут. Смотри, уже подгорает.

Ели молча, он даже забыл похвалить Олафа. Какая-то черная кошка незримо пробежала между ними, и спать легли тоже молча.

Однако в ночи он долго лежал с открытыми глазами. Звезды смотрели холодно и равнодушно, трепещущие языки пламени изредка выхватывали красный силуэт пасущегося коня, тот исчезал как призрак, растворялся, а потом внезапно из темноты высовывалась огромная морда. Бархатные ноздри обнюхивали лицо Владимира, и удовлетворенный конь снова исчезал непривычно бесшумно.

Лес впереди был непривычно желтым, только изредка поблескивали красные, будто капли крови, кроны. Но солнце все еще жжет плечи, ибо все ближе и ближе к теплым морям, к жарким странам, куда птицы летят на зиму.

Олаф вырвался вперед, Владимир услышал его удивленный свист. Конь викинга стоял на холмике, Олаф махал рукой.

Впереди земля понижалась, а дальше катила широкие волны огромная река. Дальний берег едва выступал в странной дымке. Там зеленели такие же вербы, яворы, но по спине пробежала дрожь: там чужие земли!

– Надо по течению, – предложил Олаф. – Народ везде сидит по рекам. Погадил и – смыло. Снова погадил – опять чисто. А там и лодочника сговорим.

– Сговорим – это как? Сопрем лодку?

– У тебя в кошеле что-то звенело, – напомнил Олаф. – А одна монета звенеть не будет.

– Да и у тебя что-то звякало… Тихо!

За дальним гаем взлетела стая ворон. Каркали раздраженно, кружили в синем небе, явно выжидая, когда можно будет тяжело опасть на прежнее место.

– Что-то согнало с падали, – заметил Олаф с великолепным равнодушием. – Ты слишком…

– Олаф, по рекам не только селятся. Гляди, какие колеи повыбиты! И трава по берегу не растет, почему? Землю копытами утоптали, прямо камень… Вон даже с деревьев кору драли, нижние ветки посжирали. Думаешь, это у весян столько скота?

Вороны кружились все ниже, наконец начали опускаться, исчезая за красными вершинками. Но небо словно бы просматривалось снизу, как сквозь паутину, даже чуть пожелтело, словно заволакивала пыль. Олаф напряженно вслушивался, но лицо Владимира внезапно перекосилось.

– Уходим! – крикнул он не своим голосом. – Во весь опор!

Кони послушно ринулись по вытоптанной земле. Стук копыт слился в сплошной монотонный гул. Под конским брюхом замелькала серая полоса. Встречный ветер рвал губы и выдавливал глаза. Олаф пригнулся, его золотые волосы полоскало по ветру вместе с коричневой конской гривой.

Владимир изредка ловил на себе его вопрошающий взгляд, но не оборачивался, пришпоривал коня. Впереди показалась редкая поросль деревьев, попробовать бы спрятаться, но с тоской понимал, что если бы по ту сторону гая мчались киевские дружинники, в их тяжелых панцирях да еще на своих громадных боевых жеребцах, то можно бы успеть…

Деревья были прямо перед ними, он уже ощутил запах опадающих листьев, сзади раздался конский топот, визг, и тут деревья понеслись по обе стороны. Тропа была широкая, деревья стояли редко. Олаф поравнялся, крикнул:

– Что за люди?

– Печенеги! – ответил Владимир. В его глазах был страх. Олаф лапнул рукоять меча.

– Не отобьемся?

– И не мысли! – крикнул Владимир. – Забросают стрелами… или сдернут арканами.

– А уйти?

– У них кони не подкованы!

Олаф сказал «ага», поняв наконец, почему так странно стучат копыта. Он слышал даже среди скал о диких народах, которые не подковывают своих лошадок лишь потому, что это позволяет им бежать чуть- чуть быстрее подкованных. А чуть-чуть и есть разница между жизнью и смертью.

Владимир внезапно резко бросил коня вниз по берегу. Олаф крикнул:

– Ты чего?

– Проверим, в самом ли деле умеешь плавать!

Конь под Олафом заупрямился. Вода бурлила, омывая копыта, дальше не шел. Течение было сильное, а вода сразу от берега казалась смертельно темной, недоброй.

– Может, с конями? – крикнул Олаф.

– Это печенеги! – крикнул Владимир. – Они коней ценят больше, чем людей. Быстрее!

Сам он соскользнул с седла, вода приняла без плеска, а вынырнул лишь за три сажени. Олаф выругался, все слишком быстро, можно бы попробовать и подраться, хотя о печенегах слышал столько страшного, что кровь в самом деле стынет в жилах. Конь под ним шатнулся, когда он с силой отпихнулся с