– Коня… и обратно на холм!

Коня разыскали, с него уже успели содрать узорную попону. Седло было забрызгано кровью. Тавр взвесил меч в руке, сказал зловеще:

– Княже, дозволь завершить начатое?

– Нет, – ответил Владимир с усилием. – Ты же… умный.

– Жаль… Я в самом деле увидел в этом… в этой резне… какую-то подлую радость. Необычно и сладко, будто козу имел…

– Не дозволяю, – мотнул головой Владимир. – Без нас довершат. Потешились детством, теперь надо взглянуть сверху. Истинный государь должен быть над полем битвы, сверху!

Тавр хмыкнул. Двадцать весен миновало в жизни Владимира, а уже объясняет, как править. Сейчас же великий князь как-то сразу постарел, обмяк, из него словно вынули булатный стержень. Конь под ним пошел шагом, оскальзываясь на мокрой от крови траве. Красная раскисшая глина была выбита конскими копытами, в ямках скопилась кровь.

Конь привычно переступал через павших, обходил раненых, что лежали или сидели, зажимая раны, пробовали ползти, за ними оставались красные мокрые следы.

С холма Владимир смотрел, как справа в ровные ряды германцев врубился воевода Панас. Тяжеловооруженные конники, закованные в булат, даже кони укрыты защитными попонами, вооруженные до зубов лучшими оружейниками Киева, а значит – и всей Европы, медленно и неуклонно рассекали германское войско на две половины. Середина рыцарского воинства таяла на глазах, так оседает снег под палящим солнцем в месяце бокогрее…

Теперь Владимир видел блестящие доспехи Панаса уже со спины. За ним двое отроков везли великокняжеский прапор. На Панаса со всех сторон были нацелены копья, в него метали топоры, боевые гири, пытались достать шипастыми шарами из булата, прикованными цепями к длинным топорищам, но дружинники, готовые к этому, умело защищали лжекнязя, да и сам он рубился хищно и умело.

Владимир поморщился:

– Кто это придумал?

– Что? – спросил Тавр невинно.

– Натравить всех на бедного Панаса!

– Ничего себе бедный, – усмехнулся Тавр, но усмешка была кривая, а глаза оставались тревожными. – За ним идут, как за великим князем Руси! Разве это не великая честь?

– Пока что великая опасность… Леший их забери, сколько же народу на него кидаются!

Тавр заметил сумрачно:

– А теперь посмотри со стороны. Германцы понимают, как важно тебя достать железом. Без тебя все войско разбежится! Ты слишком много взвалил на свои плечи. А это опасно… для Руси. Ежели погибнешь… аль сопьешься, что с Русью будет?

Окруженные дружинниками, они медленно съехали с холма. Владимир отвел глаза в сторону:

– Понимаю… Но припомни, я ж в твоих книгах вычитал… гибли все республики… а выживали как раз деспотии, где вся власть была в одном кулаке!

– Княже, я не о том!

– Бабушке моей скажи. Если власть не у одного, а у многих, то многие и передерутся. А придет сосед и сожрет всех. Так что я всякую власть буду грести под себя! Даже верховным волхвом, пожалуй, стану! Как было встарь. Раньше сам князь приносил жертвы, отправлял обряды в капище. А волхвы только хвост ему заносили на поворотах. А что? Думаешь, не справлюсь?

Тавр пожал плечами:

– Не знаю. Одно дело сразить в бою дюжину мужиков… которые лезут на тебя с оружием, другое – перерезать горло ребенку! Да еще тупым кремневым ножом.

Шум сражения отдалялся. Оглянувшись, Владимир увидел, что отдельные группки германцев еще отбиваются, стоя спина к спине, а вся конная масса русичей и печенегов неудержимо гонит и топчет убегающих.

– Не знаю, – ответил он Тавру серьезно. – Еще не резал.

Панаса принесли в стан на щите. Владимир издали увидел медленное шествие воинов. На большом красном щите в полный рост, с такими сражалась передняя линия, несли воеводу Панаса. Рука бессильно свисала, заплаканный отрок суетливо укладывал ее воеводе на грудь. Воины шли медленно, понуро. С щита все еще капала кровь.

У шатра князя щит сняли с плеч, бережно поставили на землю. Владимир опустился на колени. Сердце стиснуло печалью. Изрубленный Панас смотрел уцелевшим глазом сурово и требовательно. Лицо обезображено, в груди зияли кровавые раны. Похоже, раненого, его подняли на копья.

– Что ты наделал? – сказал он горько. – Сейчас как раз жить да жить! С войнами покончено! Мы возвращаемся. Что я скажу твоей жене, твоим детям?

Один из близких Панасу воинов проворчал:

– Он спасал тебя. А что есть достойнее, чем смерть принять за други своя?

Владимир поднялся:

– Здесь не хоронить! Предадим земле на его родине. Он и там будет ее беречь и защищать.