дикому коню. Потому что нашелся ясный сокол, который залетел и в мою тесную темницу.
Владимир обвел взглядом хоромы. Это темница? Да увидела бы, в какой тесноте и бедности живут наложницы! Тварь неблагодарная.
Горячая кровь ударила в голову с такой мощью, что виски заломило. Шатаясь, он отступил к двери, страшась, что голова разлетится вдребезги. Сжал обеими ладонями голову, прохрипел:
– Я узнаю, кто это был. Я все равно узнаю!
– Никогда!
– А потом вы умрете вместе.
Ее лицо просветлело. Не стыдясь уже наготы, не соромясь живота, спросила дрогнувшим голосом:
– Правда? Обещаешь?
Пятясь, он вышел, ногой захлопнул дверь. Внизу у входных дверей Кремень вполголоса беседовал с гриднями. Метнул острый взгляд на князя, тот был черным, как головешка после пожара.
– Стражу поставить?
– И пошли за волхвами.
К утру он уже знал имя своего оскорбителя. Троянда молчала и под пытками, но другие жены, то ли из зависти, то ли еще почему, наперебой рассказали все в подробностях, кто ходил, как ходил, когда было и как пробирался к жене великого князя.
Сын боярский Буден, отважный витязь и умелый кулачный боец, он сейчас с отрядом в дозоре, вернется недели через три. Владимир хотел было дождаться, повременить с казнью, но ярость душила, и уже к полудню Троянду потащили к жертвенному камню.
С нее сорвали одежду, оставив только цветную ленту, которыми подвязала волосы. Младшие волхвы бросили ее на каменное ложе. Несс взял священный нож:
– Во имя Перуна!
Он покосился на великого князя. Владимир сидел на огромном коне во главе небольшой дружины. Лицо как из дерева, в глазах застыла жестокость.
Так и не дождавшись знака, Несс приложил лезвие жертвенного ножа к вздутому животу женщины. Снова покосился на князя, не подаст ли знак пощадить, тот смотрел мрачно и жестоко.
Троянда вскрикнула, но дальше лишь сцепила зубы, кровь потекла из прокушенных губ по подбородку. Жилы напряглись на руках и ногах. Дюжие помощники Несса навалились с тяжелым сопением, держали. Несс погрузил руку в кровавое месиво живота. Послышалось чавканье, хлюпанье, звук рвущейся ткани. Он выпрямился, выдрав из чрева матери красное крохотное тельце, залитое кровью. Ребенок слабо шевелил крохотными ручками. Из распоротого чрева матери медленно текла широкая струя тяжелой густой крови. Освобожденно вздувались, распираемые воздухом, внутренности, вываливались наружу.
Троянда закусила губы. Глаза ее неотрывно смотрели в синее безоблачное небо. Несс швырнул ребенка в пламя, снова взял нож. С бесстрастным лицом он поднес лезвие к яремной жиле женщины, чуть помедлил, отодвинулся, чтобы не забрызгаться струей крови.
Красная струйка ударила с такой силой, что попала в огонь. Там задымилось, зашипело. Запах горящей плоти стал сильнее. В толпе кто-то охнул, послышались голоса, в которых звучало осуждение. Гридни с топорами наголо бросились в народ.
Владимир хмуро повернул коня. Это приструнит остальных жен и наложниц. На какое-то время.
Сувор внес большую чашку кавы, а следом явился Борис. Придирчиво принюхался, поморщился. Запах слабоват, старый гридень щадит любимого князя. Не доверяет крепкому чужеземному настою. Теплое пойло принес, а не каву. Дурень, ибо сердце и желудок приучаются так же, как и мышцы.
– Добрый вечер, – сказал он, глаза его обыскивали лицо князя, но Владимир держал на нем личину приветливой доброжелательности. Борис кивнул с удовлетворением. Личина не обманула, но волхв явно успокоился. Раз уж князь прикидывается, значит, держит себя в кулаке даже в собственном тереме. В разгул и пьянство не ударился, как о нем говорят.
– Давно не видывал тебя, отче. Садись, отдохни. Сувор, пусть принесут нам еще кавы. Есть будешь?
– Благодарствую, – ответил Борис. – Только чашку кавы. Настоящей!
На этот раз Сувор заварил покрепче, принес сам, другим не доверил. Да и хотел услышать, что скажет Борис, научивший тайнам горячей кавы. Но Борис смолчал, хвалить не стал.
Сувор, бурча под нос, удалился. Борис отхлебнул осторожненько, прислушался, затем сказал неожиданно:
– Не мельчи, княже. Если надо, будь жесток.
Владимир помолчал, чувствовал, почему волхв сказал именно это. Признался нехотя:
– Мне почему-то это все труднее! То ли слабею душой, то ли столько уже крови пролил, что сам захлебываюсь…
– Да, ты смягчаешься как человек, что уже удивительно…
– Почему?
– Человек обычно ожесточается. Но ты даже если и смягчаешься как человек, то не должен смягчаться как князь. Особенно как великий князь всей Руси! Для дела надо быть и жестоким. Если надо. Думаешь, русский народ не жаждет, к примеру, крепкой засечной черты? Да больше тебя жаждет! Ты в далеком Киеве отсидишься, а его в полон на аркане уведут! Но такова уж наша порода: хорошо лежать на сене, щупать девку и пить бражку, спать подолгу, а то и просто лежать брюхом кверху на солнышке, жмуриться… Хоть и знает, что надо встать, надо работать… Вмешайся в борьбу простого человека с самим собой! Стань на сторону его совести! Да не просто встань, а с кнутом. Если понадобится, то и с мечом!
