владыка ночного огня… Правда, чем они занимаются, я как-то не разобрался.
– Вот-вот!
– Говорят, помогают.
Владимир покачал головой. Тавр смутно удивился, лицо князя было более изнуренное, чем после недели боев с ярополковцами.
– Как? Куда ведут? Ведь боги есть и у других народов! Но почему одни народы возвышаются, а другие рассыпаются в прах? Иные в такой прах, что даже волхвы их не помнят. Надо избрать такого бога, который вел бы нас к вечной славе, богатству, чтобы всем… лучше на свете жилось!
– Во загнул! А есть такой бог?
– Надо найти. Если не мы с тобой, то кто? Простой народ занят добыванием хлеба, воины землю охраняют, бабы рожают, скорняки обувку тачают… Им некогда на небо глянуть! А у нас с тобой и хлеб на столе, и сапоги на ногах. У нас есть время и силы поискать то, на что у простого люда… Я даже не знаю!
Тавр задумался:
– А если такого бога вовсе нет?
– Как это?
– Ну, боги не все были сотворены великим Родом. Какие-то рождались уже позже. Сварог родил двух Сварожичей, те еще что-то наплодили. Не всяк волхв упомнит! И сейчас еще рождаются. На Востоке Аллах совсем недавно появился, а какую силу обрел! Может быть, наш бог еще и не родился?
Владимир прошептал потерянно:
– Тогда мы, нынешние, обречены… Но надо искать, пусть даже найдем еще в колыбели.
– Где искать?
Владимир уже взял себя в руки, взгляд стал жестче.
– Империи возникают и рассыпаются в пыль, боги рождаются и умирают. Русь сейчас стоит на том, что мы все – люди, все имеем право на жизнь и землю. И не важно, кто из нас полянин, кто древлянин, кто меря, а кто чудь. Вот и боги наши должны стоять, как мне кажется, не на ступеньках… а велим соорудить плотникам и дикарщикам ровную такую площадку… шагов десять в поперечнике… Нет, десяти не хватит! Пусть будет пятнадцать шагов. И всех богов поставим по кругу.
Тавр мгновение смотрел в раскрасневшееся лицо молодого князя. Медленно наклонил голову:
– И оставим два-три пустых места.
– Зачем? – насторожился Владимир.
– Для новых богов.
– Думаешь, так быстро найдем?
– Нет, на случай, если еще какое племя войдет в состав Руси. Ведь примем их как равных?
Владимир вскочил, обнял Тавра. Тот доказал снова, что мгновенно проникает мыслью в замыслы князя, начинает их развивать, наращивать плоть, смотрит, как вдохнуть в них душу.
– Скажи христианам и иудеям, пусть поставят своих Христа и Аллаха… или как там ихних главных, рядом с нашими!
Тавр смущенно высвободился:
– Если не передерутся в одном капище…
Поздно вечером он отодвинул в раздражении стол, выбрался во двор. Звезды усыпали небо яркие, крупные, полная луна висела прямо над головой. Бесшумные летучие мыши возникали из ниоткуда и выхватывали из перегретого воздуха натужно ревущих жуков.
Луна освещала большую пристройку в два поверха на заднем дворе. В половине окон еще горел красноватый свет лучин. Владимир нахмурился, пересек быстрыми шагами двор.
На крыльце пусто, хотя там должен был находиться гридень. Владимир быстро взбежал по скрипучим ступенькам. Когда пошел по лестнице на второй поверх, услышал, как там хлопнули двери, кто-то ойкнул, зашелестели торопливые шаги.
Наверху узкий коридор, по обе стороны двери комнат. В каждой комнате по четыре ложа, по столу с двумя лавками.
Владимир толкнул дверь, она и должна быть незаперта, ворвался уже разъяренный. Два ложа были пусты, но Милана и Любава сидели у окна, пряли и напевали что-то тихое, печальное. Злата и еще одна наложница, Владимир имени ее не запомнил, спали. Злата разбросалась во всей красе, пышнотелая и со сдобной белой грудью, а другая согнулась калачиком, колени подтянула к подбородку, ветхое одеяло натянула на голову.
– Кто здесь был? – рявкнул Владимир.
Девушки в испуге подскочили. Милана побелела, она всегда страшилась великого князя до потери сознания, а Любава медленно покачала головой:
– Ни… кого.
Ее губы дрожали, но Владимиру почудилось в ее голосе злорадство. Две другие проснулись, смотрели вытаращенными глазами. Одеяло сползло со Златы, теплой и разомлевшей от сладкого сна, глаза томные и покорные, как у коровы.
Владимир круто повернулся, выбежал. Одна дверь привлекла внимание, он добежал, распахнул ногой. Темно, только серебристый лунный свет очерчивает четыре ложа, стол. Все четверо неподвижны под
