показалось тяжко тащить священников к городским воротам. Всех троих повесили прямо на той стороне улицы.
Он забежал в трапезную, стоя хватал со стола жареные колбаски, бросал в рот, обжигаясь и захлебываясь слюной. За окном слышались сильные мужские голоса, ржали кони. Он торопливо приложился к братине с холодным квасом, с каждым глотком чувствовал, как в высохшие внутренности вливаются свежие силы.
В коридоре затопали ноги. Владимир пил, косясь одним глазом на дверь. Распахнулась, в коридоре мелькали веселые рожи, а через порог шагнули двое. Под руки вели молодую сочную женщину в богатом убранстве. Ее белое лицо слегка подрумянено, крупные навыкате голубые глаза смотрели вопросительно, но без страха.
– А, Златка, – сказал Владимир. Он со стуком опустил братину, рассматривал жену князя Олега, ныне вдову, с жадным интересом. Она в самом деле красивая, как о ней говорили на Руси. Молодое сдобное тело, крупные голубые глаза, нежное лицо без единого изъяна, сочные полные губы, красивая шея и высокая грудь. – Я рад, что ты уже утешилась.
Она исподлобья смотрела в его грозно-веселое лицо:
– Я никогда не утешусь. Я вдова.
– Да? – удивился он. – Пошто ж не бросилась в погребальный костер? Были бы в вирии вместе.
Она качнула головой:
– Только Господь дает нам жизнь. Только он волен и забирать.
– Христианка, – сказал он с отвращением. – Что ж, ваш бог велит покоряться любому, за кем сила.
Ее лицо дрогнуло, он подошел совсем близко, в его темных глазах плясали отсветы адского пламени. Грубая рука сорвала с ее головы платок. Пепельные волосы освобожденно рухнули по спине крупными локонами. От двери послышались довольные ахи, кто-то присвистнул. Она знала, что ее волосы всем девкам на зависть, но вера Христа велит скрывать их, только блудницы показывают волосы мужчинам, а если сорвать платок с замужней женщины, опростать ее волосы, опростоволосить – значит опозорить…
Замерев, она смотрела в его страшное лицо. В глазах адовы огни заполыхали ярче. Она с ужасом видела, что это сатанинская похоть.
Та же хищная рука схватила ее за грудь, боль кольнула так остро, что она охнула и сгорбилась. Владимир другой рукой похлопал по заду, больно сжал, смех его прогремел как ржание здорового сильного жеребца.
– Тверд! – крикнул он. – Тверд, вели подготовить для этой жены бывшего князя комнату. Обязательно рядом с комнатой Юлии.
Лицо Златы смертельно побледнело. Губы стали синими, как сливы. Прошептала прерывающимся голосом:
– Для чего… меня сюда… везли…
В дверях загоготали. Владимир сказал с наслаждением, его распирало чувство своей мощи:
– Я теперь князь, понятно?
Он рванул ее за ворот, затрещала ткань. Тавр рыкнул за спиной, дверь захлопнулась. Загремели подкованные сапоги, удалились. Владимир усмехнулся в испуганные молящие глаза молодой вдовы. Потом отошел к столу, сел на край. Сердце бухало часто, горячая кровь вскипала по телу, надувала ярой мощью чресла так, что становилось почти больно.
– Раздевайся, – велел он.
Она как стояла посреди комнаты, так и упала на колени. Руки простерла умоляюще:
– Прошу, не глумись!
Нет, сказал он себе. Не срывать с нее одежду. Мужчин позорит, когда их раздевают силой, а женщин – совсем нет. Они чувствуют себя униженными, если вот так велят раздеваться самим… Надо бы еще пару воевод пригласить! Ладно, в другой раз.
Не отрывая от него глаз, она начала медленно снимать одежду. Он чувствовал такое дикое ликование, что в ушах стоял грохот, а перед глазами поднималась красная пелена, сквозь которую жертва казалась еще беспомощнее.
Вот она власть: взять жен врага и пользовать их как наложниц! И нет выше радости.
Как Владимир и обещал волхвам, на месте захудалого капища сразу же начали возводить храм. Место удобное, из верхних окон княжеского терема видно, место просторное, зевак вместит тысяч пять, а то и семь. Близко и от берега, чтобы носить живую рыбу, и от дороги, по которой гонят в город скот.
Волхвы разметили круг, пятьдесят шагов от одной стены до другой. Рабы привычно копали ров, насыпали вал. Несс, верховный волхв, указал этим пленным чужакам, чтобы главный вход сделали точно на запад, куда западает солнце – Хорс, чтобы солнечные потомки Даждьбога стояли лицом к востоку.
У славян начало всегда берет верх над концом, так гласит покон, потому что они еще молодой народ. Хотя по возрасту самый старый из всех живущих: еще при фараоне Псамметихе их предки спорили, чей народ древнее, и жители страны Хапи не смогли доказать свою большую древность. Потому фараон, разъярившись, велел начать войну против северных соседей.
Тогда славяне, которых еще звали скифами, сказали: безумен ваш владыка, он затеял войну с нищими. Даже если выиграет войну, то ничего не получит, а если проиграет, то потеряет все. Потому не станем ждать его войска, сами пойдем навстречу. И так быстро ринулись, захватывая как саранча страны, что вскоре вышли к Египту. Фараон в страхе вышел навстречу с богатыми дарами, слезно умолял пощадить его царство, признал скифов самым древним народом, коим принадлежит первородство на белом свете! С той поры это тоже отражено в орнаменте Хорса.
Нессу помогали трое младших, из которых выделялся один, с изуродованным сизыми шрамами лицом, ковылявший на деревянной ноге. В нем чувствовалась мощь, даже руки были перевиты толстыми жилами и синими венами, но еще больше силы Владимир углядел в глубоко запавших глазах. Волхва словно бы сжигал
