чужому лекарю, а чужому волхву лечить, призывая своих богов!.. А это значит, попирая наших.

Рус зябко повел плечами. Голос его дрогнул:

– Я хочу, чтобы она жила.

Корнило почти прорычал:

– Любой ценой?

– Ну… я готов отдать свою кровь, свою жизнь, всего ­себя…

Корнило воздел к небу руки:

– Князь, одумайся! Ты прогневал чужих богов, когда похитил эту женщину из их рук, и это тебе сошло. Мы вовремя убрались из чужих земель, а здесь тем богам власти нет…

Рус качнул головой:

– Я помню, ты поддержал меня. Спасибо.

– Тогда поддержал, ибо то были чужие боги! Но сейчас противишься своим. Ты это понимаешь?

Он сел на бревно напротив, требовательно заглядывал в глаза князя. Рус, измученный и выжатый, покачал головой. Голос его был как шорох умирающего ветра:

– Я ничего не понимаю… Я только хочу, чтобы она меня не покидала.

– А если ее хотят взять боги?

– Не отдам, – прошептал Рус. Корнилу почудилось, что он ослышался вовсе:

– Богам?

– Никому. И если надо… позову любых демонов, чтобы помогли удержать ее здесь, со мной.

– Жизнь коротка, – напомнил волхв зловеще.

– Потому и цепляюсь, – прошептал Рус. – Кто знает, куда боги забросят меня потом? Ее, конечно же, в царство любви и света, а у меня только и возможности быть с нею здесь, на земле…

Корнило хмурил брови. Гнев не остыл, копился в груди, питая слова силой и горечью.

– Это говорит князь? Отец народа? Который обязан зреть на поколения вперед?.. Да ты знаешь, чему обязано племя скифов силой и мощью? Как раз тому, что мы, волхвы, не вмешиваемся в пожелания богов, кому жить, кому умереть. Наши дети, рождаясь, голыми бегают и летом по траве, и зимой по снегу. Мы купаемся в прорубях, мы можем скакать, меняя коней, неделями без сна и еды! Наш воин стоит пятерых иудеев по силе, десятерых по ярости, а уж по выживаемости… И все потому, что больные и слабые у нас мрут еще при рождении. Мало кто доживает до отрочества, ибо детей испытываем тяжко, в мужчины перейти непросто… Ибо только самые сильные и здоровые имеют священное право брюхатить женщин! Потому могучий воин может брать столько жен, сколько сможет… Сколько прокормит и обрюхатит! А менее сильный остается без потомства. Ему хоть и обидно, но понимает, что для племени важно, чтобы его долю в бабах взял сильный, здоровый и яростный. Разумеешь замысел богов?

Он видел, что от Руса слова отскакивают как мелкие камешки от высокой стены. После паузы Рус проговорил тихо:

– Разумею.

– Значит… – начал Корнило, он чуть воспрянул, больно уж подавленным звучал голос юного князя, но Рус опустил голову, помолчал, а когда заговорил, даже в подавленном голосе звучала нотка безумия, что делает человека либо равным богам, либо приводит его к быстрой гибели:

– Все равно я хочу ее спасти.

– Но ты разумеешь… разумеешь ли, что пускаешь слабый росток на поле могучих колосьев?

Рус прошептал с мукой:

– Да. Но я не могу без нее.

Корнило развел руками. Ум с сердцем не в ладу, а сердце у князя, судя по всему, побеждает. Будто глупый отрок сидит у костра, не могучий князь. Вон иудеи каждого больного пестуют, как сами же признаются, вот и допестовались: половина племени ежели не совсем больные, то слабые, топор себе на ноги роняют, горшок каши от печи вдвоем несут!

Прощаясь, он сказал жестко:

– И все же боги поступят, как лучше для рода нашего!

– Не отдам, – прошептал Рус.

Голова его склонялась все ниже. Волхв поспешно отвернулся, вдруг да узрит мужские слезы, нехорошо.