Солнце зашло за темно-сизую тучу, грозно и зловеще просвечивало, словно кровавый глаз неба. Под тучей было море багровой крови, а сверху кровь перемешалась с сукровицей, оранжево-прозрачной, с редкими сгустками крови.

Кровавый глаз постепенно тускнел, словно жизнь покидала огромное тело. На мир опускались недобрые сумерки. Птицы умолкли, а взамен в темнеющем воздухе появились мохнатые звери с жутко растопыренными лапами-крыльями. Тонкая кожистая пленка просвечивала, можно было разглядеть сеть кровеносных жилок. В лунном свете мертво блестели острые коготки, а на длинных зубах играли багровые блики заката, словно зверьки уже успели напиться крови.

Соломон в нерешительности вылез из двуколки, постоял, держась за край. В воинском стане русов костры полыхали, как никогда, воздух наполнен гарью, чувствуется аромат горелого мяса. На этот раз уже нет крады, скифы своих погибших сожгли сразу же после побоища.

Его плечи зябко передернулись. Ноздри уловили запах свежей крови. Перед шатром князя два волхва прыгали и стучали в бубны. В двух шагах от входа в шатер пламенел большой темно-красный валун из гранита. Но красным он стал от обильно пролитой крови. Волхвы кружились, потрясали бубнами, вздымали к небу, кричали, выли.

– Куда? – рявкнуло над ухом так люто, что Соломон ощутил леденящее дыхание смерти.

Воин появился неожиданно. Соломон застыл, ибо на горле ощутил холодное железо меча. Страж смотрел ненавидяще, рука вздрагивала от желания шевельнуть кистью, тогда распоротая грудь чужака вывалит теплые внутренности наружу на корм собакам.

– Я только попрощаться, – прошептал Соломон, он ощутил, как смерть близка, и в то же время чувствовал, что, несмотря на его возраст патриарха, сама мысль о ней приводит в содрогание, – ваш князь не будет против… Я слышал, что у вас стряслось с его женой.

– А ты-то при чем? Порадоваться пришел?

Один из волхвов упал, забился в корчах. Изо рта потекла пена, глаза закатились. Белки выглядели так страшно, что Соломон ощутил, как по всему телу пробежала дрожь.

От другого костра воины взяли копья и пошли к ним. Вид у них был самый недружелюбный. Соломон попятился, но в спину кольнуло острой болью. Он в испуге повернулся: в спину и бока уперлись блистающие острия. Одно пропороло рубашку и кожу, достало кровь.

– Я не враг, – вскрикнул он. Губы затряслись, варвары смотрят свирепо. – Я зашел… зашел проститься!

– Уходи, – велел высокий воин. – Уходи. И моли своего поганого бога, что мы подарили тебе твою поганую жизнь!

– А может, и его в костер? – предположил другой.

Соломон пятился, копья кололи со всех сторон, рвали рубашку, больно царапали. Смех варваров становился все громче, злее. Кровь уже текла из порезов. Соломон дрожал, смерть – вот она… как вдруг от шатра прогремел злой оклик, от которого кровь застыла в жилах, столько в нем было бешенства:

– Что там еще?

Полог отдернулся, в темном проеме показалась голова Руса. Золотые волосы прилипли ко лбу, по мокрому багровому лицу бежали крупные капли пота.

– Это я! – вскрикнул Соломон. – Я зашел только… только попрощаться!

Рус несколько мгновений смотрел невидящим взором, и Соломон решил было, что вождь варваров велит его удавить, но тот мотнул головой, от чего капли пота веером полетели прочь, блестя на солнце:

– Зайди.

– Но… – проговорил Соломон в замешательстве, – там женская половина, я знаю… А у вас это карается смертью.

– Да, – сказал Рус, и в голосе было столько горечи, что Соломон удивленно вскинул голову. Вождь варваров никогда не выглядел таким. – Это женская половина… Взгляни на то, что боги все же забирают для себя. Завтра уже ее никто не увидит. Здесь, среди людей.

Он придержал полог, и Соломон решился шагнуть внутрь. В шатре было чадно и душно от спертого воздуха, а от запаха паленой шерсти сразу заслезились глаза. Корнило непрерывно колотил в бубен, другой волхв сипло и страшно хрипел на большой трубе, а прямо посреди шатра на расстеленной шкуре лежала молодая женщина. Соломон не поверил глазам, видя, как за одну ночь Исфирь иссохла как скелет. Острые кости так натягивали желтую кожу, что едва не прорывали. Глаза ввалились, она дышала часто, с хрипами.

Рус сказал мертво:

– В ней вся моя жизнь. Но она умирает.

Соломон быстро взглянул на вождя. Лицо юного князя, разом постаревшего, дергалось, в потемневших глазах стояли слезы. Голос колебался, как тростинка на ветру.

– Что с ней?

– Боги всегда берут лучших, – прошептал Рус. – Но когда она умрет… умру и я.

Соломон наклонился к больной. Сперва он чувствовал за спиной грозного вождя варваров, видел свирепые взгляды волхвов, затем осталось только лицо больной, ее дыхание, ее раскрытый рот с распухшим