– В вашем племени его дед остаться не мог, это я сказал. Я не понял, правда, как он очутился в лесу, но ясно, что у него наплодились дети, они не могли прокормиться охотой все, это и понятно, мерли как мухи, но род все же не прерывался. И вот сейчас их семь братьев. Отец их позвал и сказал, что в ваши земли вторглись враги. Его жизнь принадлежит вам, но он может умереть раньше, чем доберется до вас… видать, уже стар. Однако имя его рода будет покрыто позором, если человек из его рода не придет вам на помощь и не отдаст свою жизнь. Их было семь воинов… это я говорил?… они боролись за право поехать. Этот вот зверюга победил.

Воин понял, что говорят о нем, оскалил зубы и громко бухнул себя в широкую грудь пудовым кулаком. Там отозвалось совсем глухо, словно в могучем дубе, где дупло еще не появилось.

– Медведко, – сказал он. – Роговой Медведко.

– Его зовут Роговой Медведко, – перевел Рус. – Тоже имечко. Но все же лучше, чем Соломон или Иисус!.. Эй, а почему тебя так назвали?

Воин еще мощнее бухнул в свою грудь кулаком. Будто сухое бревно ударилось о каменную стену.

– Крепок!.. Нож не царапает… Тверд!

– Понятно, – объяснил Рус озадаченному Соломону. – У него шкура как бычий рог, такая толстая. Простым ножом даже не процарапать. Да, этот зверь совсем не простой.

Соломон беспомощно развел руками:

– Все равно не пойму. Пойти… умереть… Почему? Ну почему?

Он видел, что теперь уже и Рус смотрит на него как на дурака. Да и Роговой Медведко поглядывает с брезгливой жалостью, как на выжившего из ума старца, что ходит под себя. Сумасшедший мир, подумал он тоскливо. Ничто не меняется.

– А как же иначе? – удивился Рус. – Он должен, понимаешь? Иначе разве можно?

– Гм… – смутился Соломон, – вообще-то я полагал, можно… Да и кто проверит их там в лесу, выполнили они свои дикарские нормы или нет…

– Нельзя, – ответил Рус убежденно. Он оглянулся на Медведку, тот кивнул. – А как же честь? А как же имя?

– Ну… гм… Ладно, доблестный воин. Я рад тебя видеть гостем среди своих друзей.

Воин покачал головой, грозно бухнул в грудь кулаком:

– Я не гость!.. Медведко – воин! Твой.

– Он твой воин, – повторил Рус с сожалением. – Жаль, я такого молодца предпочел бы видеть в рядах своей дружины.

Соломон беспомощно развел руками:

– Что я могу?.. Иди к Иисусу. Он составляет отряд для схватки. По правде говоря, он уже составил… но для тебя, может быть, сделает исключение. Ему как раз нужны меднолобые.

Рус сокрушенно покачал головой. Тупые иудеи не отличают даже один металл от другого. Нет славы в истреблении такого народа. Надо поскорее их забыть, едва ножи высохнут от крови.

– Какой же он меднолобый, – сказал он снисходительно. – То не медь, а еще волхв! Самая настоящая бронза.

Соломон смутился, отвел глаза. Рус удивился, что такие старые, а тоже умеют смущаться.

– Да это я так, – ответил Соломон с неловкостью, он все не мог встретиться взглядом с честным взором варвара. – Просто вот таких, как ты и как он, больших и сильных воинов, в старину звали медными лбами. Бронзы тогда не было еще, носили медные шлемы. Так привыкли звать… и сейчас еще зовут. Но меня тревожит, что не вижу Иисуса. Где Иисус?

На его слабый крик с поля прибежали сразу трое. Один зачем-то все еще прижимал к груди широкий плоский камень, все трое растерянные и недоумевающие. Кто-то вскрикнул встревоженно:

– Он обещал! Он должен был быть здесь.

– За ним уже посылали, – сказал второй.

Соломон молчал, чувствуя холодок в сердце. Иисус был не из тех, кто опаздывает или не выполняет обещанное.

За столом слышался только стук деревянных ложек. Иисус разговаривать во время еды не разрешал. Когда я ем, говаривал он, я глух и нем. Или: когда я кушаю, я никого не слушаю. Разговорами за столом оскорбляешь того, кто создал мир, а теперь дает еду.

Стол был широк, но сейчас с ним сидели все девять его сыновей, широкие в плечах, размашистые, и свободных мест не было, хотя Генда, как обычно в последние дни, отсутствовала. Сыновья украдкой посматривали на грозное лицо отца, уже потемневшее от гнева. Не замечая того, он дышал яростно, едва не расплескивал суп, ел быстро, словно в каждое мгновение готов был вскочить и схватиться за оружие.

Перец, старший сын, посматривал искоса, сочувствующе. Их отец взвалил на свои плечи всю оборону Нового Иерусалима. Ему тяжелее, чем любому из мудрецов общины, те могут все объяснить и понять. А тут еще и Генда…

Он сам начал дышать яростнее, суп хлебал чаще, рука от сдержанной ярости задрожала, расплескивая капли по столу. Поймал удивленные взгляды братьев, шумно вздохнул, попытался взять себя в руки.

И тут дверь с треском распахнулась. Мать вбежала в комнату рассерженная, с распущенными волосами:

– Генда!.. Генда!