небосводу.
Звезды блекли, а крупные угли подернулись серым пеплом, настолько легким и невесомым, что колыхался даже от взмахов моих ресниц. В глубине углей тут же загорались пурпурные огни, там бегали искорки, огненные человечки спешили свершить свои маленькие подвиги, затем пурпур превращался в багрянец, тот тускнел до темно-багрового и скрывался под новым плащом из драгоценного невесомого пепла.
Волк поднялся, шумно встряхнулся. Желтые глаза смотрели жутковато, а когда распахнул пасть, у меня шерсть тоже зашевелилась на загривке. Таким клыкам позавидует и тиранозавр рекс.
– Эй ты, пернатое, – сказал он с оскорбительной брезгливостью, – опять спишь? Ты же вчера уже спал!
Ворон пробурчал, не вытаскивая голову из-под крыла:
– Опять одно и то же. Хотя бы разнообразил.
– Наш лорд говорит, – сказал волк наставительно, – что если надо убедить, то не стоит искать новые доводы, а повторяй себе старые…
Ворон наконец вытащил голову, перья взъерошенные, под крылом не только тепло, но и влажно, надышал как в бане. Посмотрел по сторонам, все ли спят, лишь тогда сипло каркнул:
– Вот себе и повторяй. Что, опять утро?.. Откуда они так быстро берутся. Я еще тех голубей не усвоил.
– Мог бы не жрать всех, – сказал волк язвительно. – Что жадность творит!.. Теперь летать тю-тю. Будешь, как кенгуру, бегать.
– От кенгуры слышу!
Он прошелся вокруг костра, от обглоданных костей шарахался, как от призраков, из черного становился чуть ли не белым. Я боялся, что от отвращения к еде его либо вывернет наизнанку, либо впадет в летаргический сон до полного переварения всех шпионских птиц.
Верхушки деревьев зашумели под первым порывом утреннего ветерка. Звезды гасли, небо светлело, а на востоке уже половина неба вспыхнула пурпуром, у меня сердце начинало стучать учащенно, когда я бросал взгляд на то великолепие.
На той стороне поляны взметнулось пламя костра. Я приподнялся на локте, в рассвете вокруг костра уже сидят воины, распустившись перед трудным утром душой и телом. Пламя полыхает высоко, качается, будто старается не выпасть из костра, жжет лица. Странное ощущение, когда в спины тянет свежаком и холодом от затаившихся как в засаде под грязными мокрыми листьями глыб слежавшегося снега!
Волк неслышно скользнул в заросли, не любит проснувшихся людей, когда спят – похожи на зверей, терпеть их кое-как можно, если бы только не запах, а ворон, потоптавшись, мощно отпихнулся, как прыгающий кабан, сильные лапы подбросили его чуть ли не до вершинок деревьев, только там красиво распростер крылья.
Прибью, подумал я раздраженно, вылезая из тучи золы, чихая и отплевываясь. Под стартовый пень приспособил, пернатое!
Далеко-далеко в лесной чаще прозвучал рог. Я видел, как воевода насторожился. Только мы двое услышали, остальные бродили еще сонные, нехотя собирались для долгого пути. Донесся слабый голос собак, затем ветер унес в сторону.
Переглянувшись, вдвоем с воеводой начали перемещаться на ту сторону поляны. Хриплый рев рога раздался ближе, а собаки лаяли громче и неистовее, явно догоняя зверя. За деревьями прогремел тяжелый топот, словно неслась имперская конница. Кусты затрещали, молодая сосенка содрогнулась от удара. Тут же из-под низких ветвей, ломая их, выметнулся, как катящаяся скала, массивный зубр, страшный и бородатый, с безумными глазами, опущенной для удара колодой головы.
Через огромную валежину, которую все мы объехали бы с робостью, зубр перемахнул с легкостью зайца, перепрыгивающего куст земляники. Ноги подогнулись, но устоял, всхрапнул дико и бросился на опешивших, как мне показалось, воинов у костра.
Не поднимаясь, они вдруг ощетинились копьями, уперев древки в землю. Зубр налетел со всей дури, я услышал страшный треск, на миг решил, что огромный зверь сломает копья как соломинки и раздавит, растопчет, но темная туша замерла, затем я услышал треск рвущейся плоти, когда острия копий проникают все глубже, рвут внутренности, ломают хрящи и мелкие кости, дробят позвоночник.
Спина зубра внезапно вздулась буграми. С треском, прорывая плотную кожу, высунулись окровавленные острия. Я перевел дух, мышцы были сведены судорогой. Да, в свиту принцессы отобраны лучшие из лучших. И хотя их осталось одиннадцать, но все же каждый из них опасен.
Очень опасен!
Из леса в нашу сторону на огромном взмыленном коне уже мчалась прямая, как свеча, девушка с распущенными золотыми волосами. Казалось, от них срываются брызги расплавленного золота и уносятся ветром, усеивая дорогу. Лицо ее было свежее и чистое, но щеки полыхали как маков цвет. На плечах легкая волчья душегрейка, что распахнулась от бешеной скачки, открывая две круглые как крупные спелые яблоки груди с красными ободками.
Когда она подскакала и начала осаживать коня, волосы опустились на спину, и теперь я увидел в них застрявшие листья и сосновые иголки.
Наши глаза встретились, на миг ломали друг друга, затем она испытующе оглядела меня с головы до ног. Я незаметно напряг мышцы, а они у меня от малейшего усилия могут увеличиваться вдвое, зато в поясе, скованном красивым мышечным корсетом, я становился тоньше, так что поясок юной девушки… ну и так далее.
Когда ее глаза наконец поднялись к моему лицу, в них было несколько другое выражение. Все еще дерзкое, но, похоже, она уже прикусила язычок, с которого готовы были сорваться фразы типа «Я хочу…» или «Я повелеваю».
– Вы убили моего зубра! – сказала она обвиняюще.
В той стороне леса затрещали кусты, на взмыленных конях выметнулись всадники с луками и копьями.
