– Да, – сказал он, – это тот, что пять лет тому приходил забирать из гимназии своего младшего сына. Помню, талантливый юноша! Мог бы стать ученым, скульптором, математиком… А сейчас наверняка пасет тощих коз на склонах голых гор. А его отец каждую осень появляется здесь, привозит козий сыр на продажу. И все это время поносит нас на всех площадях. Сколько же энергии у этого узколобого фанатика!.. Ведь немолод, уже ходит, опираясь на палку, а какие речи закатывает!
Неарх ухмыльнулся:
– Пусть. Он проиграл.
– Так ли?
– Так, – ответил Неарх уверенно. – Вся еврейская жизнь изменилась с приходом греков. Разве по нас не видно? Мы ведь уже эллины. Если в других странах жители реагировали в первую очередь на греческую армию, на длинные копья фаланг и великолепные мечи греков, то мы все жадно набросились на греческую культуру и поглощаем ее так, что за ушами стоит треск.
Гургис кивнул:
– Да, эллинская культура превосходит все культуры мира. И потому все умные люди во всех странах перенимают ее и сами становятся эллинами. Однако неграмотные пастухи упорно цепляются за своих богов…
– За своего бога, – поправил Неарх. – У них один бог.
Гургис отмахнулся:
– По привычке вырвалось. Эти старосты горных деревенек да жрецы в тех краях как раз к пастухам и обращаются.
– Пусть, – произнес Неарх благодушно. – Иудейская молодежь уже восприняла философский скептицизм и отказывается принимать наивное толкование Библии в мидрашах. Они спрашивают напрямик: может Тора помочь нам решить наши вопросы или нет? И священники в бессилии разводят руками. Вот в этом и есть победа!
Гургис все еще смотрел в ту сторону, где в тени греческих портиков скрылся старый священнослужитель. Лицо его оставалось задумчивым.
– Знаешь, – сказал он наконец с некоторой нерешительностью, удивившей его самого больше, чем Неарха, – мне стало известно, что почти все эти священники, так яростно поносящие нас на площадях, дома очень тщательно штудируют идеи Платона, логику Аристотеля, теоремы Эвклида… Вообще изучают греческую философию и науку куда тщательнее, чем те, кто уже эллинизировался с легкостью.
Неарх воскликнул с удивленной радостью:
– Так это же великолепно!
– Почему?
– Этим подтачивается последний оплот иудейского сопротивления!
Гургис помолчал, а когда заговорил, в тихом голосе звучали сомнение и тревога:
– Они изучают так, словно ищут бреши… Нет, это я уже говорю глупости. Скорее, они пытаются понять и овладеть греческими орудиями утонченного анализа, чтобы снова приступить к своей Торе. Заново. Зачем? По всей логике, у них единственный шанс выжить – это суметь каким-то образом приспособить Моисеево учение к изменившейся жизни. К жизни в окружении намного более высокой, утонченной и такой привлекательной культуры.
Они замолчали, каждый думая об одном и том же. Три дня тому состоялся праздник в честь Деметры, богини плодородия, праздник вышел далеко за пределы эллинизированных кварталов, и жители истинной веры, как они себя называли, готовы были с голыми руками отыскать женщин, осквернивших иудейскую землю, и разорвать их на месте.
Хотя сам праздник иудеи более-менее стерпели, но в конце были отобраны девственницы, которые должны были участвовать в женских мистериях, на которые не допускают ни мужчин, ни даже остальных женщин. И хотя все происходило ночью, однако светила полная луна, и многие видели обнаженных девушек, легких и прекрасных, что мчались под звездным небом, похожих на сказочных существ, захлебываясь от невероятного ощущения свободы и единения с богами…
Если те из мужчин, которые заменили свою веру эллинским восприятием мира, смотрели с удовольствием и откровенно любовались, то ревнители старой веры всю ночь вопили и потрясали кулаками, разжигая себя и собравшихся все больше и больше. Утром к зданию городского совета явилась разъяренная толпа и потребовала выдать им распутниц на растерзание.
Начальник гарнизона тут же вывел отряд гоплитов, вооруженных длинными копьями, твердо и в зловещем молчании вытеснили толпу за границу города. После чего греческий военачальник пообещал, что имеет право поступить с ними, как с бунтовщиками. Однако власть эллинов намного мягче, чем иудейская, и он ограничивается лишь мягким советом так больше не делать. Каждый свободен делать то, что хочет, но не имеет права навязывать это другим.
Мататьягу чувствовал на спине взгляды двух греков, что когда-то были иудеями, старался держаться прямо, хотя тяжелая работа и годы старательно гнули ему хребет.
Горячая кровь волнами ходила по телу и, не находя выхода, больно била в череп, грозя разломать там плотину, хотя с виду он старался держаться спокойно и бесстрастно, все-таки он приехал продать сыр, что- то купить из одежды и вернуться в свой привычный мир.
Греки хвастаются своей историей, но евреи свой путь прокладывали неприметно и с большим опозданием. У них не было ни каменного, ни бронзового века. У них не было и века железного. Тысячу лет кочевали внутри и вовне больших цивилизаций, окружавших их. У них не было ни зданий, ни городов, ни армии. Не было даже оружия. Все их богатство составляли те идеи, которые сейчас так беспощадно вытесняет проклятая эллинизация, яркая и зовущая снаружи и гнилая внутри.
Но как это объяснить соотечественникам? Как уберечь от сладкой отравы?
Город медленно плавится в тягучем зное, перегретый воздух дрожит и колеблется, искажая очертания домов и деревьев, сейчас покрытых пылью, полумертвых. Небо стало серым и мутным, словно тухлая вода, а вымощенная камнем дорога покрылась таким слоем пыли, словно город заброшен много лет.