Андрей:

— Что вздыхаешь, Тихон? Иль какую бабенку уговорить не можешь в хозяйки? Ты только укажи, мы ее всей улицей к тебе пригоним! Бегом! — смеялся сосед.

— Не в том беда, Андрюшка! Дети мои оплошали. Образованье я им дал, а вот работу где им теперь сыскать?

— Нашел о чем горевать? Людмилу я в наше управление возьму бухгалтером. Алика? Ну, поговорю с ребятами! Что-то найдем для него: Это не беда. Им теперь практика нужна. Ее они получат. Когда приобретут опыт, тут о заработке можно говорить. Одно без другого не бывает. Года три должны набирать навыки и стаж. Это общее требование. И ты не горюй. Я вон тоже после института сам в бригаду каменщиков запросился. К Василию! — указал на дом своего соседа и, рассмеявшись, рассказал: — Этот черт устроил мне обкатку! Я с объекта домой на карачках приползал.

— Пить заставлял?

— Хрен там! Я у него за ломового вкалывал. Носилки с раствором, кирпичом и цементом с первого на пятый этаж бегом носил. Не по восемь, а по двенадцать часов. Это он с меня авансом спесь сгонял, гад облезлый! Но и по сей день за это ему спасибо говорю! Так что, Тихон, начало мое не розами, шипами было усыпано! Знаешь, как у меня поначалу болели руки? Кровавые мозоли с полгода имел. Не то рюмку, ложку удержать не смог. За месяц работы с Василием на двадцать килограммов в весе сбросил! А бригадир хохотал: «Гляди! Этот хер с ушами уже в норму уложился! Когда останутся яйцы на колесах, перевыполнять норму научится!» Ох, и злился я на Ваську! Он мне полгода как ученику платил. Копейки! Ругался с ним, да без толку. А на седьмом — получил как человек! С год руку набивал в его бригаде. Потом умывался. По малой отскочить было некогда. Зато теперь легко. Никто не проведет меня. Все познал на своем горбу. Чем трудней начало, тем проще в будущем!

— А для чего учиться, коль дело постигать вот так? Они ж у меня не строители! — запротестовал Тихон.

— Я о себе к примеру рассказал. Твоей Людмиле никто не доверит враз должность главного бухгалтера. Вначале рядовым поработает. Да и Алику опыт нужен. Практика! Дальше все от них будет зависеть.

И согласились дети. Пошли работать к Андрею. А через время впрямь получаться стало. Оба квартиры заимели. Отдалились от отца. Когда спросил их — почему уходят, даже удивились:

— Отец, в твой дом порядочных людей приводить неловко. Все удобства наружу. Дом старый. Ну, как тут жить, с кем общаться? Улица на окраине, дом на отшибе! Нет! Мы в центре хотим жить. Надоела эта глушь, соседи — сплошная деревенщина! Хочется цивилизации и комфорта. Надоело смотреть на деревянные дома-уродцы, на печки. Слушать собачий брех да петушиный крик. Там у нас все иное. Прости, но мы выросли. И жить хотим по-своему…

Тихон умолк, Обидно стало. Но не подумал отговаривать. В глубине души ждал, что позовут с собой, в городскую квартиру. Напрасно надеялся. Дети уезжали спешно, впопыхах. Забрали все. Сын — книги и мебель, дочь — посуду и ковры. Брали не спрашивая, как и положено — забирали все, что видели. Знали — не откажет.

Печник, как и полагалось, стал спать на печке. Больше не на чем было. Ел на подоконнике. А через полгода снова все приобрел. Обставил дом, словно и не упорхнули из него дети. Те за все время один раз навестили — денег попросили. Отдал все. Слава Богу, хоть за этим пришли. Угостил чаем, жареной картошкой. Дочь до вечера побыла. Алик через час ушел.

«Дети мои, дети… Почему от других не уходят? Чем я хуже всех? За полгода один раз про меня вспомнили. Да и то — нужда пригнала, не душа привела, — сидел Тихон у окна пригорюнясь. Щенок лежал у ног, дремал. — Сучий сын, а человечью душу больше людей понимать! Моим бы детям твое сердце», — посетовал Тихон. И услышал, как кто-то вошел на крыльцо. Потоптался в нерешительности. Пес с лаем бросился к двери.

— Сиди тихо! — остановил Чуса печник и, открыв двери, лицом к лицу столкнулся с девушкой.

— Не узнал? Ну, конечно. Столько лет и зим прошло.

— Рита?

— Я, отец! Примешь?

— Входи, дочка. Ты одна иль с матерью?

— Одна, Как всегда. Да и с кем могла прийти?

— Как же ты нашла? Помнила? Сколько ж тебе лет теперь? — засыпал вопросами.

Рита, войдя в дом, огляделась, обошла комнаты, улыбнулась детским воспоминаниям:

— А у тебя все так же, как и прежде, — тихо и тепло. Я всегда знала, где ты живешь. От меня никто не скрывал твой адрес. Но я лишь сегодня вернулась из Москвы, где осталась мать. Мы не ужились. Короче, расстались с ней насовсем. Вот я и у тебя. Если примешь? Я надолго, — дрогнули губы, но Ритка сдержалась.

— Спасибо, что вспомнила. Но отчего с матерью не сжилась?

— Это долгая история. Но расскажу, потом. Ты лучше поделись, как сам живешь? Где Алик, Люда? С тобой? — И узнав, что Тихон живет один, не скрыла радость: — Ну, вот это лафа! Кайф! Значит, мы с тобой вдвоем будем?

— Если не считать Чусика! — указал Тихон на пса.

— Этот не в счет. Да и вообще я считаю, что собака должна жить во дворе, а не в доме, вместе с людьми. Такое не гигиенично.

— Рит, а почему ты не приезжала ко мне раньше? Где жила, как жила? — перевел разговор на другую тему, уводя угрозу от собаки.

— Жила с матерью и отчимом. Поначалу в Москве, потом в Киеве, в Варшаве, в Кельне. Потом отчим свалил на пенсию, и нас отозвали в Москву. Там у него громадная квартира на Чистых прудах. И дача в Переделкино. Ворох друзей — таких же стариканов, как сам. С ним не только мать, даже я прокисать стала.

— Сколько ж тебе лет теперь? — повторил свой вопрос Тихон.

— Девятнадцатый пошел. Что ж ты, отец, забыл, когда я родилась?

— Нет! Я посчитал, сколько лет мы не виделись. Вышло много. Ну, да училась ли ты в школе?

— А как же? — не поняла Рита.

— Чего ж не написала мне? Иль запрещали? — решил выведать причину столь неожиданного приезда дочери побыстрее.

— Никто мне не запрещал писать. Врать не стану. Сама дура! — отвернулась к окну и, порывшись в сумочке, достала платок и сигареты.

— Ты куришь? — изумился Тихон.

— Ой, кончай наезжать! Теперь малыши вовсю курят. И никто ни слова им. Все привыкли.

— Меня чужие не волнуют. Тебе это зачем?

— А я чем хуже других? Нравится, курю. Отчим и мать не запрещали. При них открыто курила. Не пряталась никогда.

— Давно смолишь?

— Два года. Ну что ты прицепился, к куреву? Не нравится — уеду.

— Зачем же так? Кури. Вот только не рано ли тебе? Ведь девушка. Когда-то мамкой станешь. Зачем лишний вред себе?

— Не то вредно. Да что ты о моем здоровье печешься? Мне, может, жить неохота. А ты о мелочи завелся.

— А что случилось? Ты еще жить не начала…

— И лучше б не рождалась. Я везде и всюду лишней была, помехой и обузой. Вот и ты! Едва я на порог — мозги сушить стал, поучать. А почему ни разу за все годы не попытался найти меня, поинтересовался бы, где и как живу? Ты отец, ты должен был это сделать. Но ты предпочел отмолчаться. Не до меня тебе было. И не только тебе. Я всегда жила никому не нужной, рожденной по ошибке.

— Не дури, не пори глупое! Ни хрена не знаешь, нечего всех забрызгивать. Лучше сознайся честно, что случилось? С. чего, бросив Москву, ко мне примчалась? Какое лихо в сраку клюнуло?

Ритка от внезапного вопроса чуть сигарету не проглотила, смотрела на отца во все глаза, удивляясь,