Сельсовету сдал.
—
Бог тебе за это воздаст, — сказал старик.
Он промолчал, что тоже отдал для фронта всю
рыбу, мясо, пушнину, которую капканами промышлял. Знал, с Макарычем ему не потягаться. Слышал от людей, что он возами прет. Вроде медаль ему за такое пришла. Скоро ее принесут Макарычу.
Медали Акимыч видел. Их показали старику те, кто с войны пришли. На медали те все село приходило смотреть. Щупать не всякому дозволяли. Акимычу даже в руки дали подержать.
Ох и блескучие они, те медали! Да тяжелые. И держал их Акимыч бережно, как дорогую икону. Разбить боялся. Потому что кровушкой они заработаны, здоровьем людским. Как святой крест, целовал их Акимыч.
—
А вечор у нас один солдат помер, каково с войны сослали. Безрукий стал.
—
От чево помер?
—
Железо внутрях застряло. Вытащить не смогли. Всем миром выхаживали, а он помер.
—
Все там будем.
—
Он молодой был. Почитай, от Кольки годов на пять постарше, — пожалел Акимыч.
—
То от планиды.
—
Дурная она. Вона мне жисть наскучила. Забрала бы мою душу. Пошто молодь изводить?
—
Хто ее ведаит? Планида — тож баба. Знать, разуму не имеить. Не приглянулся — убрала. Тибе бережеть.
—
На што?
—
Люб ты ей.
—
Мелешь пустое.
—
Эт я! Да, може, она те бабу каку завалявшую уготовала. Возьмет и подсунит. Куды денисси?
—
Святое с грешным не путай, — отмахнулся старик.
—
Бабы ноне покладистее стали. Вдовьих слез вкусили. Оне не сладки. Глядишь, пригреит какая.
—
Вдовьи слезы на горе замешаны. На што кой ишо обуза? Разе выходить болесть какую подмогу.
—
Болесть теперича у них единая.
—
Не бреши! Вона одна ко мне наведалась. Рыбы испросить да грибов детям малым. Кормилец- то сгинул. В одни руки легко ль пятерых поднять? До мужика ли бедолаге?
Старик даже сплюнул в угол.
—
Погоди! Не плюйси. На тя, как на добрай товар, скоро смотреть зачнут. Ужо на селе первым парнем исделаисси. Таку молодуху сышшишь — кровь с молоком. Верно, бороду обрежишь под козью. Патлы приберешь. Рожу кажен день зачнешь мыть. Штоб молодше глядетца.
—
Ты на себя обратись, охальник! На што мне бороду резать под козла? Аль я ужо и человеком не стал?
—
Што ты, што козел — едино твари Божьи.
—
Нет стыда в твоей утробе.
—
На што ей стыд? Утроба ни для ево.
—
Паскудник! Душа твоя горелая, — ругался Акимыч.
А Макарыч знай свое — баб ему сулит. Они не враз приметили Кольку, тихо вошедшего в избу.
Марья
метнулась к печке, загремела чугунами. На стол стала накрывать торопко. И, повернувшись к мужу, попросила:
—
Байками сыты не станете, давайте к столу.
Макарыч послушался. Перед едой не стал жену
обрывать.
—
Зоя, иди-ко ближе, — позвал Макарыч.
Ели молча, вспоминая разговор старика и Макарыча. Едва сдерживала смех девчонка. Макарыч косился на нее, грозил корявым, как обгорелый сук, пальцем. Ложку свою деревянную неспроста ей показывал.
Когда ж Акимыч вдруг икнул пронзительно, Зойка кубарем из-за стола выкатилась. Слезы от смеха на глаза накрутились. Старик оглянулся на нее.
—
Ты девка, хошь и не знамая, не обессудь.
Утроба моя иссохла, жирного не примает. Вот и противится.
Но девчонка как ни приказывала себе, сдержаться не могла.
—
Вот в селе я испозорилси. За стол люди
посадили. В них кошонок имелся. Я ем, а он, пострел, под столом бородой забавляется. Дернет и дернет ее. У меня слезы вышибло. Тут, как на грех, чих одолел. Кошонок тот враз как отскочит! С испугу в ноги к хозяйке забился и блажит. На все село. Говорят, от крику так и помер. Так ты тово, не смейся, — предупредил Акимыч.
Рассказ старика рассмешил Кольку.
—
Непоштительныи, идолы! — прикрикнул Макарыч.
—
Дед, так, значит, ты не только вылечить, а и сгубить сумеешь? — смеялся Колька.
—
По нечаянности оказия приключилась…
—
Ты б и вправду чуть бороду укоротил.
—
Не-е-е, то мужичье достоинство, внучек.
—
Какая тебе теперь разница?
—
То верно, но вид свой мужичий до гроба
сберегу. При нем к Богу явлюсь.
—
Не пустят тебя к нему.
—
За што так? — удивился Акимыч.
—
Тебе каяться не в чем.
—
Неправда твоя. За убитого. За сына
непутново, тебя неубереженного, за то, што тово очкастова хотел порешить. И нынче жалкую, што не сгубил ево. Во сколь!
—
Мало, ну за убитого я грех тебе отпускаю.
За
Потапова — ему жизнь отплатит. Я уже вырос. Не печалься. И последнее — мелочь.
—
Внучок!
Акимыч кинулся к пар
ню
. Ткнулся в плечо носом. Теплые, как летний дождь, слезы закипели по морщинистому лицу.
—
Знать, простил меня, старово?
—
Какой с тебя спрос теперь? Время прошло.
—
Рубаху-то я твою пуще глаза берегу. У
Господа прощенья вымаливал.
—
Он тут ни при чем. Макарыч уговорил.
Вы читаете Макарыч
