—
Дак што стряслось?
—
Вблизях с Федькой была на чердаке, в сене. Думала, что враз бабой объявит, а он и не подумал, уехал, не сказав ни слова, — завздыхала баба.
—
Будет сопли развешивать. Подберись, да умойся. Нечего выть, коль не башкой, а хварьей думать стала. Не можно так! Слышь, дуреха! Баба с этим, што промеж ног горит, должна по уму распоряжаться, а не совать первому желавшему! А что если понесла от ево?
—
Аборт сделаю. На что мне второй? Вон как Кольку поднимать тяжко!
—
Замолкни! Я тебе дам аборт, дура безмозговая! Башку сорву за эдакий грех!
—
Дедуня! Да на что он нам сдался? Как его растить? Второго без отца в свет пускать? Да ни за что!
—
Баба родить, а не убивать своих детей должна. Коль даст Бог жизнь, даст и хлеб ему. Не тебе о том печалиться. Коли загубишь, то и у самой отнимется, И кусок, и здоровье, все с тебя уйдет.
—
Так что делать мне? Может и пронесет с дитем, а вот как Федька посмеялся надо мной!
—
Погоди брехать не знавши. Не смей паскудить мужика, не ведая, что стряслось?
—
Дедунь, подскажи, как мне быть?
—
Присядь-ка вот тут, покуда спину согрею у камина. Выключи свет, давай посумерничаем с тобой, — предложил незлобиво.
—
Попомни, Тонюшка, всяк мужик, какой бы с себя ни был, хочь он худче замусоленного таракана, завсегда себя выше бабы держит, пусть хочь королева, а ен перед ей едино корону не снимет. Помни про то! И Федька такой самый. Чем больше бабы мужуков осмеивают, тем больней от них получают. Так то и Федя. Ен старше тебя, но не старей. Голова и руки у него хорошие, грех иное брехнуть. Не пропойца, не озорник, не мот. Отец на него не жалуется. А уж какой в семье будет, никому не ведомо.
—
Дед, а как мне себя вести с ним?
—
Во распалилась! Иль сызнова на чердак потянуло? Чего квохчешь? Ну, достала тебя природа, ничего тут не поделаешь, молодая покуда, свое требуется. Опять же рассуди, сколь годов терпела, вся кругом одна. Вот и прижучило. Но впредь стерегись, не подпускай. Но и не косись на мужука диким зверем, не разевай варежку и не гони с хаты. На шею не кидайся тоже. Держись, будто промеж вас ничего не приключилось. Ровно он и не был хахалем. Как соседа держи его. Тяжко эдак, но прикажи себе, слышь, родимая?
—
Слышу, — тихо отозвалась баба.
—
Мужуки, все до последнего, ненавидят злых и ругливых баб. Но еще худче достается тем, какие сами им на шею вешаются, навязываются и ревнуют к кажному пеньку, неважно, есть в нем дырка или нет. Эдакими не дорожат. Их на всех перекрестках судят и мусолят. Берегись попасть на злые языки, в говне утопят. Не поддавайся и не сорвись.
—
Я буду очень стараться, — пообещала тихо.
—
Видать, Федька очень угодил тебе по мужичьей части. Иначе не егозила б, — глянул на Тоньку пристально, та густо покраснела, опустила голову.
—
Понятно! Тяжко тебе будет сдерживаться. А надо! Не теряй себя, не стань той тряпкой, об какую ноги вытирают. Держись, ровно ничего меж вами не было. И вида не подай, что тебе тяжко. Старайся меньше вертеться на ево глазах и воспрети Колюньке тащить его сюда силком, чтоб не подумал, будто научаешь мальца. Знай, самое больное в этом деле — равнодушие. Его перенесть тяжко любому. Оно злее всех наказаний. Постарайся. И ты увидишь, как закрутится
тот Федька, ночами спать не сможет, если он не кобель. Токмо таким все до заду. Но и тебе гуляка без нужды. Ну да ты враз смекнешь. Коль начнет вкруг вертеться, знать сидит в его душе теплина про тебя. А сразу не поддавайся, подержи форс, пусть змей побесится, — усмехался дед:
—
И еще прошу тебя, следи за собой как женщина. Стань подобранной. Приведи в порядок волосы на голове. Не надевай халат на ночную рубаху. Купи хорошие тапки себе и не шаркай ногами как старая мандолина; Ты ж молодая, горной козой носиться должна повсюду. Не надевай старый халат, кинь на тряпки. Люби себя! И тогда другие тебя полюбят.
—
Хорошо, дедунь! — согласилась баба.
—
Ну и еще! Не встревай в разговор без нужды. Не кричи, не визжи, говори спокойно. Знай, крикливых, не слышат, а лишь тех, кто скажет тихое, разумное слово. С теми считаются и уважают.
—
Поняла, — кивнула Тонька согласно.
—
И не спрашивай, куда смотался. Не подай виду, что досадовала. Нехай сам расколется. Не тяни с души, коль помимо воли, едино сбрешет. Не показывай, будто об нем думала. У тебя и без него хватает забот…
—
Это верно!
—
Да! Вот што! Оглядись вкруг. Свет на том Федьке не заклинился.
—
Да ну их всех в жопу! — отмахнулась баба.
—
Кстати, коль не нужна ему, едино силой не навяжешься. Если ж держит на примете, никуда друг от дружки ни денетесь. Хочь прямо сказываю, Федька
не
тот, об ком печалиться надо. Ты, баба молодая,
не
испорченная, глядишь, сыщется и на твою долю путний человек.
—
Спасибо тебе, дедунька! — успокоилась Тоня и сидела рядом, греясь душой возле Петровича.
Шли дни, Федька не появлялся, и Антонина уже
не
ожидала его, не выглядывала в окно. Вместе с дедом они поговорили с Колькой, объяснили, что нехорошо тащить в дом насильно чужого человека, мол, это позорит всю семью в глазах соседей, улицы. Мальчишка пообещал, что никогда больше не позовет соседа в дом.
Вскоре ушел на заказ Михалыч. Сказал, что идет класть французский камин, пробудет там не меньше месяца и очень просил Петровича и Тоньку присматривать за домом и хоть иногда убираться в нем.
—
Да не базарь много. Итак доглядели бы! Чего просишься? — пообещал Василий и пожелал соседу здоровья и удачи. Тот приветливо махнул рукой, ушел, сутулясь, унося на спине рюкзак с инструментом.
Тонька, последовав совету деда, зашла в ближайшую парикмахерскую, сделала прическу, купила новый, яркий халат и тапки. Даже недорогую косметику приобрела. И теперь каждый день приводила себя в полный порядок. Даже грузчики перестали над нею подтрунивать. Баба заметно худела. А й как иначе, если обедать приходилось уже не дома, а на базе, в столовой. Тонька всегда была прижимистой и, прежде всего, во всем урезала себя. Потому в обед обходилась капустным салатом и стаканом чаю. Зато вечером бежала домой бегом. Уж очень хотелось есть.
Работа конечно выматывала, и женщина, управившись с хозяйством, валилась спать.
—
Ты ж хочь в выходной приберись у соседей, не то весь дом обнесет паутиной. Неловко станет, ить обещались, — напомнил внучке.
—
В этот раз Степановне помогу. А уж потом приберусь у Михалыча. Им не горит, не скоро воротятся. А к Дарье гости приедут. Помочь просила.
—
Тонь, смотри сама. Но не рвись вот так. Погляди на себя. Была девкой што надо, как яблочко, што положь, што поставь, за день вкруг не оббежать. Нынче, ровно кол, навовсе схудела. Гля, ребры до единого наруже торчат. Аль захворала, навовсе извелась. Даже корова не узнает, шарахается от тебя!
Вы читаете Вернись в завтра
