Не бит и не руган, — глянула на вошедшего Петровича, тот смущенно откашлявшись, попросил:
—
Федь, помоги Тоньке сена на чердак накидать со стога. У меня нынче спина сдала. А наверху ни охапки в запасе нет. Подсоби, это недолго.
Федька мигом подскочил. Усмехнулся лукаво и, схватив бабу за руку, выдернул из дома, шепнув ей тихое:
—
Ну, держись…
Женщина, услышав, ухватилась за косяк двери, но Федька рванул на себя, баба вылетела в коридор пулей. Вдвоем хохоча вошли в сарай, взяли вилы, полезли на чердак.
Федька забрасывал со стога сено в дверь чердака, Тонька подхватывала тяжеленные навильники, запихивала сено поплотней по всем углам. Вот и набрали в запас корове.
—
Тут не на неделю, на целый месяц хватит! — сказала баба, убрав со лба мокрую прядь.
—
А жалко! — прыгнул Федька со стога на чердак, закрыл двери на крючок, на чердаке стало темно.
—
Федька, не надо, отстань говорю тебе! Пусти.
—
Тихо, Тонь, ну что горланишь. Ведь люди мы, нормальные, живые люди, — уронил женщину на сено.
Ох, как давно ее никто не целовал. Баба затихла, обняла Федьку за шею:
—
Родной мой! Милый! Любимый! — шептала тихотихо. Она сама себе удивлялась, поняв, что давно ждала Федьку вот таким, ласковым, напористым, неугомонным.
—
Девочка моя! Заждалась, а я дурак все боялся, примешь ли меня, признаешь ли?..
Они вернулись в дом улыбчивыми и старики, едва увидев их лица, догадались обо всем, но промолчали…
—
А знаешь, я сегодня из Тель-Авивы письмо получил. От Розы! Дети к ней нагрянули опять. Уже и внуков натащили. Всех троих. Вовсе сели на шею бабе. И какую совесть надо иметь, чтоб после всех пакостей к ней появляться?
—
Чему дивишься? Эти хочь в отпуск, не насовсем схомутали. Как приехали, так и уедут. Роза не тот человек, чтоб на своей шее подолгу нахалов держать. Она мигом тот хомут скинет…
—
Уже в третий раз они у нее гостят. А вот к себе не зовут. Не зря же она, приезжая, живет у Степановны. И всякий раз клянется, что больше не примет их у себя. Но проходит время, и все забывает, — вздохнул Михалыч, вспомнив.
—
А тебя еще не зовет к себе?
—
Да зачем? Я ей тут не нужен, а там и подавно.
—
Ну к чему тогда письма шлет? — не поверил Петрович.
—
Со скуки, не иначе!
—
Закинь городить пустое. Иль в своей Тель-Авиве прокисла с тоски? Да еще такая как Роза! Ты другому про это брехни. Я ж эту женщину своими глазами видел. Возле ней нихто с тоски не пропадет. Упокойник и тот в пляс бросится. Она со скуки писать не станет. Что-то на уме держит про тебя, — говорил Василий.
—
Ну, сам посуди, я к ней в Израиль не поеду. Я здешний. В загранице никогда не был и делать там нечего!
—
А ты не зарекайся. Никто про себя наперед ничего не знает. Единый Господь про все ведает, — осекал Петрович соседа.
—
Ну за себя я могу говорить. Ведь даже ихнего языка не знаю.
—
Зато Роза по-нашему базарит. А другие тебе зачем? С ими не жить.
—
И она тут не останется! — вздохнул Михайлович.
—
Тоже неведомо. А вдруг решится?
…Тонька вошла в дом следом за Федькой, улыбчивая, притихшая, она ждала, что мужик сейчас объявит, ее при всех своею женой, но не тут-то было. Федька, перебросившись с отцом несколькими фразами, вышел из дома и вскоре уехал на своей машине, не сказав никому куда и надолго ли он укатил. А Тонька осталась у окна, не зная, чего ей ждать, и есть ли смысл в этом треклятом ожидании.
—
Посмеялся надо мной, козел. Облапошил, как последнюю дуру. А я уши развесила, поверила, нашла кому? Знать правильно все считают меня дурой. В деревне из дур не вылезала. Теперь, если дед дознается, прогонит обратно в деревню, чтоб ни дом, ни его не срамила. А что я Кольке скажу, когда спросит, за что дед прогнал? Да и как вернусь в деревню, к кому? Кто примет после того скандала, с каким обоих выперла. Некуда идти! Федька, жеребец окаянный, откуда свалился на мою голову? Не зря столько лет дедуня на него серчал и даже с Михалычем не здоровался из-за паршивца! Столько времени напротив жил, я и не смотрела в его сторону, не признавала гада. А тут подкараулил черт лохмоногий, задрыга из подворотни, — злилась Тонька и неотступно смотрела в окно, туда, на дорогу, по какой укатил недавний хахаль.
—
А может, он в магазин поехал? Но есть свой, вот он, совсем рядом. В нем все есть, зачем в центр мотаться? Может, на заказ поехал? Но кто в такое время ездит к чужим людям? Значит, к друзьям! Но их нет у него! Выходит, к любовнице смотался, на ночь глядя? Сколько ж ему надо? Неужели не хватило? Нет! Не может быть! — ухватилась за подоконник, прижалась горячим лбом к холодному стеклу.
—
Ну, почему он так быстро ушел и даже не сказал, когда придет и поедем ли за город в его шалаш. Даже до свиданья не сказал. Огулял, как кобель и смылся! Вот сволочь, пройдоха, гнус! — всматривается в темноту, не появится ли на дороге машина? Но нет! Уезжают на ночь не для коротких встреч. Это женщины начинают понимать скоро и не прощают никогда…
—
А что если я спрошу у Михалыча о Федьке? Ему он, конечно, сказал, куда смотался, — подумала Тонька и вышла на кухню. Но там соседа уже не было.
Петрович, увидев Тоньку, хитровато прищурился и спросил:
—
Чего мечешься, как шальная курица? Аль потеряла кого?
—
Дедунь, а куда Федька поехал? — спросила дрогнувшим голосом.
—
А хрен его знает.
—
Он с Михалычем говорил, разве не слышал?
—
Оне про тот французский камин тарахтели. Ему опора нужна на фундамент. Это ж целая махина, а не камин. Все просчитать надобно, каб не завалился и не придавил никого собою. Этих «Людовиков» очень редко просят. Я так и не видывал их. Андрюха тож подзабыл все. Последний ложил, когда Федька еще голожопым бегал. Ну а нынче стребовали француза. Може побег присоветоваться с кем- нибудь, хотя окромя их никто в городе такого камина не поставит.
—
Так куда Федька поехал? — перебила нетерпеливо баба.
—
Мне не докладался, — буркнул Петрович и, оглядев Тоньку, спросил:
—
А ты с чего по ем бесишься?
—
Дедунь, если скажу, не прогонишь из дома?
—
Ни в жисть!
—
А ругаться будешь? — вобрала голову в плечи.
—
Чево торгуешься? Аль набедокурила с им? — сдвинул брови, сердито косился на внучку.
—
Виновата я, дедунька! — подошла к Петровичу, обняла, прижалась к человеку, как когда-то в детстве:
—
Прости меня окаянную! Не прогоняй! Ну, куда: я с Колюшкой денусь? Сгинем с ним вместе!
Вы читаете Вернись в завтра
