Воздух был наэлектрезован спокойной расчетливой злостью. Напряженность ощущалась почти физически. Сергей часто сглатывал и поводил плечами. Невозмутимый Бабс в упор смотрел на кавказца, луща семечки, которые он выудил из своих бездонных карманов на пятнистых натовских штанах. Квас во все глаза глядел на жертву, пытаясь рассмотреть физические перемены в нем, связанные с тем, что вот еще только что этот тип ехал по своим делам, его что-то ждало впереди, а вот теперь все изменилось в одну секунду — будущее его окутала темнота, и все это случилось в тот момент, когда первые скины шумно ввалились в вагон, но этого события, для всех остальных такого незначительного, а для него слишком важного, он так и не заметил — спал. Теперь ему оставалось только ждать расправы — ждать тем ожиданием, которое страшнее смерти, потому что сводит оно с ума, закручивает нервы в канаты и рвет за считаные минуты. Вернулся Штурм, кивком головы подтвердил, что все спокойно. Поезд тормозил — будет остановка. На остановке зашел парень, оценил ситуацию и быстро перешел в другой вагон. Счет пошел на секунды. Счетчик в голове у каждого отсчитывал с бешеной скоростью: «… 04, 03… Ну, давай-те же, начинайте кто-нибудь!» Ребята из бригады Роммелля поглядывали на Бабса. Он почти всегда начинал первым, потому что был массивен и на тренировках по рукопашному бою ему неплохо поставили удар. Молодой нервно звенел цепью, намотанной на кулак. Роммель вышел на середину вагона.

— Уважаемые РУССКИЕ пассажиры! Не бойтесь. Сейчас будет проведена акция по зачистке Русской земли от…

Под эти слова поезд тронулся вперед. Это был сигнал. Напряжение последних секунд разом испарилось, появилось только радостное боевое возбуждение. С криком Пора!!! массивный Бабс легко вспрыгнул на сиденье скамьи за спиной кавказца и поразил его голову мощным ударом гриндера. Голова жертвы звонко врезалась в оконное стекло. Посыпались осколки.

Во всем вагоне скины повскакали с мест. Кавказец с воплем вскочил, держась за голову. На осколках, торчащих в раме окна, была кровь. Кровь текла по пальцам, которыми кавказец прикрывал правую половину лица. Вид первой крови и явственный вопль жертвы ударил по мозгам — указания Роммеля сразу были забыты. Всем нетерпелось принять участия в расправе. Со всех сторон, как пантеры, прыгая через сидения, на врага ринулись скины. Кавказец закрыл руками голову, пригнулся и отвернулся и окну. Ему сзади так наподдали, что стекла брызнули во второй раз. Опять вагон потряс пронзительный вопль. Потом Квас с кличем «Сдохни, сука!» подтянулся на багажной полке и сбоку щечкой ботинка, как по футбольному мячу, смазал кавказца по затылку. Подскочивший Молодой закрестил его цепью. Кавказец, спиной к окну, сполз по стене на пол, прикрываясь дипломатом. Бабс протиснулся между сиденьями, пинком выбил дипломат из его рук и стал лупить кавказца ногами, надсадно выдыхая при каждом ударе. Вокруг бесновались остальные, которые из-за спинок скамей и массивного Бабса не могли дотянуться. Только Повар и Молодой через спинки скамей обстреливали кавказца ударами пряхи и цепи. Попадали, правда, редко. Бабс развлекался. Перстав бить, он нагнулся и спросил:

— Что ты тут делаешь, ублюдок?

— Нэ надо!

— Что не надо? Хуль ты приперся сюда, к нам, а?

Бабс продолжил.

— А-а-а-а, сук-ка! Сдохни! (Удар!) Сдохни! (Удар!) Сдохни! (Удар!).

Бабс бесновался, пока его выволакивали чуть ли не за шкирку. Всем хотелось приложиться. Бабс махал ногами в направлении кавказца, но уже не дотягивался. Воспользовавшийся этой заминкой, кавказец на корточках полез под лавку. Наконец Бабса вытащили в проход между скамьями и на его место тут же хлынули новые бойцы. Тут уж удары посыпались, как горох. Кавказец укрыл голову под лавкой и принимал удары корпусом, крича из-под лавки свое «Нэ надо!».

— Гнида черножопая!

— Тащите его, блядь!

— В голову его, в голову бей!

— Места мало, блядь! Отойдите же кто-нибудь!

— Да дайте же ударить по-людски!

Вокруг жертвы царила зловещая суетня. Кавказец уже непрерывно вопил, предлагал денег, а его всем миром пытались вытащить из-под лавки. Страшна сила человека, когда уже не он, а его организм сам цепляется за жизнь. Тащили его тяжело, все время били. И вот уже почти весь он, в своем плаще, заляпанном кровью, лежал между скамьями, только голова еще была под лавкой. Но тут он отчаянно задергался и опять нырнул обратно. Кавказец там за что-то зацепился намертво. Его опять поволокли наружу. На кавказца прыгали со скамей с криком «Отцепись!» по несколько человек за раз, лупцевали цепями, плющили ботинками.

— Дергайте его, ну!

Стали тащить рывками. Раз, другой — оторвался. Кавказца и вцепившихся в него скинов разом вынесло почти на середину вагона.

— Кончай комедию! — заорал Роммель. — Хватит, в окно его на хуй!

Избивая, кавказца поволокли к ближайшему окну. Он уже обезумел, кричал, пытался кусаться, хватался за всех липкими от крови руками. В густой шапке черных скрученных волос зияли ярко-розовые проплешины.

— Во, блядь, кровищи-то! В светлых джинсах кто, не лезьте!

Кваса оттерли от кавказца свои же. Обратно он рваться не стал — хватит на сегодня. Да и что это, шутки, в самом деле? Что, у него нервы железные, что ли? Рядом стояли и тяжело дышали такие же, как он, принимавшие участие в расправе почти с самого начала. Кучка из человек семи, среди которых все еще трепыхался кавказец, с криками, воплями, матерщиной, медленно перемещалась к окну, возле которого стоял Бабс. Роммель давно уже кончил свое обращение к пассажирам, а они все еще сидели, как окаменелые. Еще бы — ну да, с некоторым злорадством ждали, что сейчас побьют хачику морду, но чтоб такое!

Бабс в два захода разбил окно, когда шевелящаяся кучка людей была уже у самых скамей. Поднялся страшный гвалт, крики и злорадная ругань, потом раздался вопль «Оп-па!», мелькнули изящные вишневые башмаки, полопались острые, как бритвы, осколки окна, когда через них кавказца проталкивали наружу, и настала тишина. Кавказец сошел с поезда. Скины некоторое время молчали, переглядываясь, осматривая поле боя. Всюду была кровь. Между рядами скамей валялся окровавленный галстук. Боксер поднял дипломат и, сплюнув, отправил его в окно. Внятно слышалась злобная ругань тех, кто из-за столпотворения так ни разу и не сумел приложиться.

— Хаааа! Ауфидерзейн!

— Туда ему и дорога, ублюдку!

— Низко летел — к дождю!

— Блин, ребят! Я ебал — чо ж такое-то?! Вас хрен растолкаешь! Вы чего?!

С поезда скины исчезали очень быстро — по четыре, по пять человек соскакивали на промежуточных станциях. До вокзала не доехал никто — боялись, что их там могут отлавливать по одежке, если некрасовские менты оповестили о погроме. Доехав, все обзванивали друг друга, узнавали, кто как доехал. Часам к двум все, наконец, успокоилось. Квартира была пустая, и Квас без помех разобрался с вещами. В ванной он брезгливо осмотрел свои боевые штаны и понял, что их надо замачивать. Пробило три часа утра, а Квас уже спал, и засыпал он, надо сказать, с чувством до конца выполненного долга.

Уже, похоже, всем набила оскомину аксиома о понедельнике. Якобы он день тяжелый. Да, для Кваса этот понедельник действительно обещал быть тяжеловатым — первый рабочий день на новом месте.

Будильник разбудил его точно в семь утра. Квас продрал глаза, пробурчал что-то отдельно похожее на длинное витиеватое ругательство, вскочил с кровати и потащился в ванную. Квас всегда тяжело вставал, особенно в семь-восемь утра. Еще в колледже ему было легче вскакивать чуть свет на нулевую пару, чем вставать к первой. «Еще часов до одиннадцати вообще никакой буду!» — решил Квас, выходя из ванной и