Цепь завивалась, по открытой части,
От шеи вниз, до пятого витка.
С верховным Дием в бой вступил, и вот, —
Сказал мой вождь, — возмездье буйной страсти.
Когда богов гиганты устрашали;
Теперь он рук вовек не шевельнет'.
Чтобы, каков безмерный Бриарей457,
Мои глаза на опыте узнали?'
Он говорит, он в пропасти порока
Опустит нас, свободный от цепей.
Как этот — скован, и такой, как он;
Лицо лишь разве более жестоко'.
Не содрогалась от землетрясенья,
Как Эфиальт сотрясся, разъярен.
И впрямь меня убил бы страх один,
Когда бы я не видел эти звенья.
Антей, возник из темной котловины,
От чресл до шеи ростом в пять аршин.
Где Сципион был вознесен судьбой,
Рассеяв Ганнибаловы дружины, —
Ты, о котором говорят: таков он,
Что, если б он вел братьев в горний бой,
Спусти нас — и не хмурь надменный взгляд —
В глубины, где Коцит морозом скован.
Мой спутник дар тебе вручит бесценный;
Не корчи рот, нагнись; он будет рад
Он жив и долгий век себе сулит,
Когда не будет призван в свет блаженный'.
Принять его в простертые ладони,
Которых крепость испытал Алкид.
Сказал: «Стань тут», — и, чтоб мой страх исчез,
Обвил меня рукой, надежней брони.
Вершину словно клонит понемногу
Навстречу туче в высоте небес,
Навис Антей, и в этот миг я знал,
Что сам не эту выбрал бы дорогу.
Где поглощен Иуда тьмой предельной
И Люцифер. И, разогнувшись, встал,
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Как требует зловещее жерло,
Куда спадают все другие кручи,
Сок замысла; но здесь мой слог некстати,
И речь вести мне будет тяжело;
Представить образ мирового дна;
Тут не отделаешься «мамой-тятей».
Как Амфиону461, строившему Фивы,