гостиницы «Националь», вышел из машины и внимательно прочитал заметную табличку у входа. На табличке значилось: «Гостей Международного симпозиума кардиохирургов просят обращаться в окно номер 2».
Кипарис так и поступил.
Офис фирмы «Мос-Ком» размещался почти в самом центре – в небольшом особнячке недалеко от Смоленской площади. Он находился во дворе одного из огромных сталинских домов. Особнячок был очень красивый, двухэтажный, с балкончиком и пилястрами.
Но самое главное было не это. Еще подъезжая к Смоленке, я мучился каким-то необъяснимым предчувствием. Как будто внутренний голос говорил, что я встречу там что-то знакомое. И точно...
Особняк фирмы «Мос-Ком», а вернее было бы сказать, то место, где она помещалась, окружало не меньше десятка красных пожарных машин. Окна с обгоревшими остатками рам зияли черными дырами. Крыша почти совсем провалилась. В воздухе воняло гарью, по двору летали какие-то черные ошметки. Короче говоря, совсем недавно здесь полыхал сильный пожар. Еще один...
Пожарные уже закончили свое дело и сматывали толстые брезентовые рукава. Я подошел к их командиру и, показав красную корочку Генпрокуратуры, поинтересовался, что произошло.
– Пожар, епсть, – кратко ответил тот.
– Вижу, что не открытие нового фонтана. Когда, как он произошел?
Пожарный пожал плечами:
– Вызвали в шесть утра, епсть. Приехали сюда – дом горит, епсть. Вовсю. Ну вызвали еще несколько бригад. И все равно, вишь, до сих пор проваландались, епсть.
Сейчас десять утра. Значит, тушили целых четыре часа.
– Что, сильно горело? – допытывался я.
– Чего, сам не видишь? Высшая категория сложности, епсть. Внутри одни переборки остались.
– Кто-нибудь был в доме?
Пожарный покачал головой:
– Один сторож, но тот выскочить успел вовремя, епсть.
Пожарный отошел и продолжил руководить своей бригадой. То и дело раздавалось звучное «епсть».
Надо сказать, вокруг обгоревшего дома крутились кроме пожарных только телеоператоры из «Дорожного патруля». И больше никого. Такое впечатление, что владельцев фирмы совершенно не интересует ее судьба. Кстати, пора бы узнать, кому она принадлежит.
Нет, это все мне начитает надоедать! Неужели так и будет продолжаться, пока преступники не уничтожат все следы деятельности Филимонова? То, что и этот пожар связан с убийством генерала, я не сомневался. Один пожар, второй... В думском кабинете кто-то до меня успел устроить шмон.
Из моих рук явно пытались выдернуть все ниточки, которые могли привести к разгадке этого преступления. Но, если разобраться, сам факт этих пожаров говорил о многом. Например, о том, что в «Мос-Ком», кабинете и на даче действительно имелись какие-то важные материалы. Поэтому надо сделать все, чтобы опередить преступников, не дать им уничтожить все следы. А для этого надо увеличить интенсивность поисков.
Через пятнадцать минут я был в прокуратуре, а еще через десять у меня на столе лежал домашний телефон директора фирмы «Мос-Ком» Максима Петровича Чернова.
Мне ответил женский голос.
– Алло, могу я попросить к трубке Максима Петровича?
– Кто его спрашивает?
– Старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Турецкий.
В трубке замолчали. Я привык к такой реакции. Название моей должности всегда поначалу вызывает что-то близкое к шоку. Люди думают, что «особо важные дела» – это просто запредельные злодейства, и, надо сказать, в большинстве случаев близки к истине. Поэтому им надо дать несколько секунд, чтобы прийти в себя.
– Сейчас я его позову, – сказала женщина несколько изменившимся голосом по истечении означенного времени.
Всего через пару минут мне ответил сам Чернов.
– Максим Петрович, я хотел бы с вами встретиться.
– С какой целью? – неуверенно ответил бизнесмен.
– По поводу сегодняшнего пожара.
– Пожара... – эхом отозвался Чернов. – Вы имеете в виду пожар в моем офисе?
– Да.
Чернов надолго замолчал. Я слышал в трубке его тяжелое дыхание. Видимо, он обдумывал ответ.
– Я не могу, – наконец ответил он.
– Дело очень важное, Максим Петрович, – настаивал я, – мне нужно задать вам несколько формальных вопросов.
Конечно, только законченный кретин способен поверить в то, что следователь по особо важным делам будет задавать «формальные вопросы». Однако, и я это хорошо знал, люди часто цепляются за эту ненадежную соломинку.
Но мой номер не прошел.
– Я не могу, – повторил Чернов, – сейчас не могу. У меня дела, заботы. И потом, я очень сильно болен. И собственно, почему я должен давать показания? Пожар произошел совершенно случайно. Это загорелась электропроводка, там нет никакого криминала.
Чернов сильно волновался.
– Тем не менее нам надо встретиться, – произнес я твердо.
– Хорошо. Завтра я с вами встречусь.
– Сегодня, – категорично сказал я.
– Это невозможно. Я иду к врачу. До свидания, господин Турецкий.
И в трубке раздались длинные гудки. Я вздохнул и положил ее на рычаг. Можно, конечно, поехать прямо домой к Чернову. Но что ему помешает, скажем, просто-напросто не открыть мне дверь, а потом сказать, что его не было дома? В конце концов, я его не могу силой заставить давать показания. Придется подождать до завтра. Хотя... почему бы не поручить разговор с Черновым моей новой помощнице – Оле Кот? Девчонка она толковая, может, пользуясь своим женским обаянием, выведает у него что-нибудь. Хотя, я еще сам толком не знал, что именно может рассказать Чернов. Хорошо, пусть она на месте разберется. Я поручил Оле допросить Чернова.
ИЗ АКТА СУДЕБНО-КРИМИНАЛИСТИЧЕСКОЙ
(БАЛЛИСТИЧЕСКОЙ) ЭКСПЕРТИЗЫ,
проведенной экспертно-криминалистическим
управлением ГУВД
Гор. Москва
В экспертно-криминалистическое управление ГУВД на исследование поступил образец огнестрельного оружия неизвестного типа. Вид определен как короткоствольное ружье с винтовой нарезкой и оптическим прицелом. Оружие не серийного типа, изготовлено вручную на специальном оборудовании. При изготовлении, вероятно, использованы высокоточные станки и материалы, требующие особой обработки. Ружье выполнено на высоком профессиональном и техническом уровне, в его деталях применено несколько оригинальных технических решений, например, использован особый механизм отражения гильзы, снижающий отдачу и тем самым повышающий точность стрельбы.
Перед экспертизой был поставлен вопрос: были ли гильзы, обнаруженные на месте происшествия, и пули, извлеченные из тела потерпевшего при судебно-медицинском исследовании трупа, выпущены из оружия, представленного на экспертизу?
В результате идентификационного исследования данного огнестрельного оружия, боеприпасов, следов выстрелов в ствольном канале, а также ожогов на одежде убитого, экспертиза пришла к заключению:
пули, которыми был поражен потерпевший, а также и гильзы от пуль, обнаруженных на месте происшествия, были выпущены из оружия, представленного на экспертизу.
Об этом свидетельствуют характерные следы нарезки на пулях (количество нарезов, ширина полей