Я, конечно, не обладаю всеми Володиными материалами, да у меня и нет ни малейшего желания информировать ваших преступных госчиновников, что все они давно уже на крючке и по ним тюрьма плачет. Лично я избрал для себя другой путь. Все материалы по «афере века» я найду возможность положить на стол своего Президента. А уж он, если пожелает, пусть информирует вашего.
— Простите, Миша, я уже не раз слышу это выражение — «афера века». И в первый раз, кажется, от Феликса Евгеньевича. Вы можете мне объяснить, что это значит, или это тоже нечто суперсекретное? Но Феликс Евгеньевич даже какой-то газетный материал показывал на эту тему…
— Это как раз то дело, которое мы и раскрутили вдвоем с Володей. Только он пошел дальше и выбрался на этот банк. А суть проста, внешне, во всяком случае. Это была многомиллиардная афера с неуничтоженными ценными бумагами американских банков и финансовых корпораций. В операции были задействованы сицилийцы, ваши русские и другие, словом, целая компания уголовных синдикатов. Один из главных каналов, по которому похищенные ценные бумаги поступали в вашу страну, как раз и был «Золотой век». Но, как я понимаю, а мы с Володей не раз обсуждали эту тему, недавние руководители банка не могли, или не желали, резко увеличивать объем операций. В этой же уголовно-финансовой среде, как вам известно не хуже меня, тоже своя бешеная конкуренция, и действуют те же волчьи законы, когда сильный просто обязан сожрать слабого. Кстати, не исключено, что именно в этом и есть основная причина того, почему убрали практически одновременно руководящую верхушку «Золотого века».
«И ловко подставили последнего, оставшегося в живых, его руководителя, вице-президента Санишвили, — сказал сам себе Саша. — Или это ловкая игра?»
— Так, значит, по вашему мнению, этот банк должен перейти в другие руки? — спросил Турецкий.
— Наверняка уже перешел. Только мы об этом еще не знаем…
— А что ж тогда так мучается, разгадывая тайну гибели Манфреда Шройдера, инспектор Юнге?
— А кто вам сказал, что он мучается? Он честно исполняет свой долг. Ему не мои или ваши соображения нужны, а совершенно конкретные отпечатки пальцев, скажем так. Вы ж сами, Саша, следователь… — И по губам Майера, может быть впервые, скользнула улыбка.
— Да, конечно, но кое-что мы ему все-таки привезли.
— Вот и хорошо, значит, получите приз, — добродушно вздохнул Майер. — Есть ли у вас еще ко мне вопросы?..
— Нет, благодарю вас, — Турецкий встал. — Вот разве что к Кате…
— Ну хорошо, — кивнул Майер, вставая, и пожал руки Турецкому и Денису. — Всегда к вашим услугам.
— Скажите мне, Катя, Рослов действительно имел какие-то выходы на верхушку преступного синдиката или это ваши предположения?
— У него имелись многие фамилии. Одну он называл не раз — это Матвей Григорьевич Калина, американский подданный, проживающий в настоящее время во Франкфурте. Крупный бизнесмен, один из столпов «Золотого века». Володя даже предполагал, что он мог быть теневым хозяином банка. Калина, кстати, и не скрывает своего адреса.
— Хорошо, спасибо. У меня по этому поводу могут возникнуть некоторые варианты… Значит, говорите, Калина? Матвей Калина! Скажите на милость…
— Вам тоже известна эта фамилия? — вскинула брови Катя.
— Отчасти, Катюша… Вас проводить?
— Да в общем-то я хотела бы вместе с вами заняться свертком Володи. Но для этого мне надо заехать домой, а потом — в банк. Вы не составите мне компанию?
— С удовольствием. Денис, ты внимательно слушал наш разговор? Можешь не отвечать, знаю, что да. Так вот, обо всем этом должен быть информирован Вячеслав, понимаешь? А уж он может поставить в известность Костю. Это слишком серьезно, понимаешь? Есть у нас с тобой такая возможность? И учти, сообщение должно быть максимально кратким, но емким… Катя, простите, вы на колесах?
— Да, но у меня двухместная машина, поэтому…
— Я понял, не беспокойтесь. Денис, по-моему, ты положительно влияешь на этого герра Юнге. Забери у него обещанный «опель» и постарайся не упустить меня из виду.
— Хорошо, дядь Саш. Прямо сейчас надо?
— Нет, мы вместе с Катей смотаемся в ее банк, а вот когда вернусь, твоя помощь понадобится. И скажи герру Юнге, чтобы он тоже был наготове. Я хочу несколько форсировать события.
Катина машина была припаркована возле ворот. Пока шли к ней, Турецкого не оставляло ощущение какой-то некомфортности. Впрочем, он-то знал, откуда у него появляются всякий раз подобные ощущения. И был предельно внимателен. У противоположного тротуара, к примеру, стоит большой темный автомобиль. Зачем? А подальше, у перекрестка, прохаживается мужик в плаще с поднятым воротником и шляпе с низко опущенными полями: классический вариант шпиона из детективного кино.
— Что это за марка такая? — спросил удивленно Турецкий про Катину машину, оглядываясь по сторонам. Вокруг черной машины движения не было. Мужик на углу продолжал скучать, не обращая на них внимания.
— «Альфа-ромео»… Зеленая, как лягушка, да? — улыбнулась она.
— Похожа, — кивнул с улыбкой и Саша, с опаской забираясь в салон. Но его опасения были напрасны — удобно и как-то даже просторно.
— Зато у нее мощность хорошая и скорость, — заметила Катя.
Саша поглядел: на спидометре крайние цифры обозначали 220 миль. Серьезно.
Мотор взревел, и машина рванула. Сашу откинуло и вжало в спинку.
— Обязательно пристегнитесь! — крикнула Катя. — У нас строго!
Турецкий обернулся, черная машина следовала за ними. Ну вот она и ясность… Саша сказал об этом, Катя взглянула в зеркальце и усмехнулась:
— Уйдем…
И они действительно ушли, потому что Катя водила машину так, что у Турецкого от каждого ее виража желудок подпрыгивал к горлу.
Квартиру она снимала в большом доме на шестом этаже. Это, вообще-то говоря, была практически мансарда — с косыми стенами и широченными окнами. Катя сказала, что здесь, во Франкфурте, гораздо выгоднее снимать жилье, нежели покупать. Большая сложность с налогами. А вся остальная семья — мать, двое братьев — живет в Мюнхене. Но здесь ее работа, и Катя привыкла. Жить одна.
Она говорила отрывисто, почти кричала из соседней комнаты, куда удалилась, чтобы переодеться. Эти каблуки не по ней. Ее форма — джинсы, хорошие ботинки, шерстяной свитер.
Турецкий медленно обходил комнату, оглядывая обстановку. Половину угла занимал компьютер со всякими приставками, факс, ксерокс и другие мудреные для Турецкого технические новшества, которыми давно уже пользовался весь цивилизованный мир, а для Саши оставались тайнами за семью печатями. Несовременный ты человек, Александр Борисович. Нет, в принципе-то здесь не было ничего сложного, и он, конечно, смог бы поработать на компьютере. Просто не любил. Авторучкой, на пишущей машинке оно как-то привычней… Противоположный угол комнаты, в котором главенствовали горшки с цветами и длинными зелеными лианами, был посвящен, видимо, семейным привязанностям хозяйки. В золоченых рамках на стенах висело несколько групповых фотографий — с пожилыми людьми в центре и молодежью по бокам. Были среди них яркие, цветные, сделанные, видно, недавно на хорошем «Кодаке», были и совсем старые, пожелтевшие от времени.
В комнату вошла Катя, и Турецкий с изумлением посмотрел на нее, словно не узнал. Перед ним была изящная и хрупкая, как японская статуэтка, девушка. Казалось странным, но грубый свитер, джинсы и ботинки на толстой подошве делали ее более стройной, чем то платье и высокие каблуки, которые были на ней с утра. Все-таки у каждого свой собственный стиль.
