— Костя, — заволновался Турецкий, — у меня в Риге были друзья только в уголовном розыске. До 91- го года. Я тебя очень прошу, уточни!
— Можешь не нервничать, конечно, уточню и попрошу кое-кого проследить за этим делом… Знаешь, Саша, а мне что-то не нравится это твое решение вызвать снова огонь на себя. Какие гарантии-то хоть?
— Мои гарантии — это твой коллега герр Ханс. И ему я полностью доверяю.
— Ну хорошо, можешь от моего имени передать ему горячий привет и сердечную благодарность.
— А ты не хочешь это сам сказать?
— Какой смысл? Я не понимаю по-немецки, а он не говорит по-русски.
— Но все понимает.
— Очень хорошо, — парировал Меркулов, — значит, вам легче общаться.
«Костя нервничает, — понял Турецкий. — Что-то там у них происходит…» Второй, самый главный свой звонок в Москву Саша решил сделать из дома Пушкарского.
— Мне бы очень не хотелось, герр Юнге, — сказал он после того, как передал старшему инспектору Костины стандартные приветы, — чтобы хвост притащился за мной в квартиру Пушкарского.
— Об этом я подумал, — согласился Ханс Юнге. — Вы едете вместе? — он посмотрел на Дениса.
— Я думаю, что мне не стоит, — ответил Денис. — Давайте-ка я заберу к себе все наши материалы и отправлюсь в свой кемпинг. Но только после того, как вы, дядь Саш, уедете. За меня не волнуйтесь, я уже ориентируюсь в городе. А позже созвонимся.
— Хорошо, — кивнул Турецкий. Ему, честно говоря, было не очень удобно тащить сейчас Дениса в квартиру Пушкарского. Ведь и сам, что называется, из милости. А то будет как в еврейском анекдоте: все гости явились с подарками, а еврей с братом: «Зато золотой человек!»
Если бы перед полицейским управлением дежурили российские мафиози, они бы ничего не могли узнать. Из ворот управления одна за другой выехало пяток полицейских машин, и каждая отправилась в своем направлении. В одной из них лежал на заднем сиденье Турецкий, в другой — Денис, которого высадили возле станции метро «Хёхст».
Валентин Дионисьевич не стал расспрашивать Турецкого о делах. Он считал, что Александр Борисович, если будет нужда, сам расскажет то, что сочтет возможным. Но посетовал, что гость не привез на ужин симпатичного молодого человека, который нынче утром заезжал за Турецким.
Саша дипломатично промолчал, и Пушкарский оставил эту тему.
Был еще один не очень ловкий вопрос. Саша объяснил, что ему надо срочно связаться с Феликсом Евгеньевичем Марковским, но он, к сожалению, не может вспомнить его домашнего телефона. Записная книжка осталась в Москве, и слава Богу, потому что была бы она сейчас в руках бандитов. Пушкарский заявил, что нет ничего проще, и сам набрал по памяти номер Маркуши. И когда услышал его голос, не преминул похвастаться своей памятью. Друзья поболтали несколько минут, обмениваясь в основном известиями об общих знакомых и ближайших планах друг друга. Затем Валентин Дионисьевич, искрясь от смеха, сказал:
— Слушай-ка, дорогой Маркуша, а у меня для тебя тут маленький сюрприз. Сейчас я передам трубку, но хочу заметить, что молодой человек, который будет с тобой говорить, мне искренне понравился. Имей это в виду!
Саша взял трубку и представился. Маркуша ничего не мог понять. Во всяком случае, пауза затянулась. Тогда Турецкий напомнил об их недавнем разговоре, а потом сообщил, что, находясь здесь в служебной командировке, связанной с теми вопросами, которые они с профессором обсуждали у него дома, попал в серьезнейшую переделку, едва не закончившуюся трагически. И помог ему Пушкарский, чья визитка совершенно случайно сохранилась еще с того памятного вечера в пивном баре Дома журналиста. Короче, чтоб не морочить профессору голову долгими историями, Турецкий, памятуя о предложении Феликса Евгеньевича не стесняться и всегда обращаться за помощью, вынужден прибегнуть и, как говорится, припасть к стопам.
— Феликс Евгеньевич, вы уже в самом конце нашей беседы обмолвились об одном человеке, который вам знаком и занимается сходными с моими вопросами. Если не ошибаюсь, он американец. Можно ли с ним выйти на связь? И если да, то как?
Маркуша помолчал и попросил передать трубку Пушкарскому. Тот взял и долго молча слушал, что говорил ему Марковский. Наконец сказал: «Хорошо» — и положил трубку. На вопросительный взгляд Турецкого ответил снисходительно:
— Идемте, дорогой мой, ужинать, а нашему Маркуше предоставим возможность найти способы удовлетворить вашу просьбу. Вы сами понимаете, что без согласия того человека он никак не может вас познакомить, поэтому будем надеяться, что Феликсу это удастся.
Звонок раздался, когда они перешли уже к чаю.
Пушкарский поднял трубку, затем молча придвинул к себе блокнот для записей, ручку и что-то записал на листке бумаги, который тут же оторвал и спрятал в карман своей стеганой куртки. Глядя на Сашу, покивал и сказал:
— Всего доброго, мой друг, льщу себя надеждой еще в этом году свидеться… Передам с удовольствием.
Валентин Дионисьевич вернулся к столу, сделал глоток уже остывшего чая, отодвинул свою чашку и пригласил Турецкого проследовать в кабинет. Там они сели перед низеньким столиком на диване, Пушкарский достал из кармана листок, на котором были записаны цифры. Протянул Турецкому и сказал:
— Он просил запомнить цифры, а запись тут же уничтожить. Миша Майер, так его зовут, — Пушкарский кивнул на листок, — поможет вам. Он знает о вашем деле, я имею в виду это новое страшное явление, которое зовется русской мафией, все. Или почти все. Обязательно сошлитесь на Феликса Марковского. Миша хорошо говорит по-русски. Кажется, он из наших. Отец его, вероятно, оказался на чужбине после плена, не захотел возвращаться в сталинские застенки, а Миша родился в Америке. Здесь живет достаточно долго. Все остальное он, если пожелает, расскажет вам сам. Я вам передал слова Феликса, дальше дело за вами. Запомнили?
Саша еще раз взглянул на семь цифр, повторил их про себя и протянул листок Пушкарскому. Тот достал из кармана коробок спичек, чиркнул, поджег записку и аккуратно положил ее в хрустальную пепельницу. Турецкий невольно улыбнулся:
— Вы прямо как опытный конспиратор…
— А что вы думаете? — хмыкнул Пушкарский. — Всяко в жизни случалось! Ну, желаете звонить?
— Разумеется. Я могу сообщить, что нахожусь у вас, Валентин Дионисьевич?
— А почему же нет? — И Пушкарский не мог удержаться от легкой бравады: — Смею надеяться, что ему как-нибудь уж известна моя фамилия.
Звонок, отзыв, короткое представление и тема интереса не заняли и двух минут.
— Это для вас достаточно срочное дело, — на хорошем русском сказал Миша, — или можно отложить, скажем, до завтра-послезавтра?
— Я понимаю, что создаю вам лишние затруднения, но…
— Ясно. Как ориентируетесь в городе?
— Пока никак Я нахожусь в квартире друга, Валентина Дионисьевича Пушкарского…
— Ах, вон вы где? Он недалеко? Тогда будьте любезны передать ему трубочку.
— Валентин Дионисьевич, — виновато сказал Турецкий, — вы извините, что я, как говорится, без спросу записал себя в ваши друзья… но он просит вас взять трубку.
— Слушаю, Пушкарский! — бодро начал Валентин Дионисьевич. — Разумеется, мой друг. А как же! Не-ет, это, милый мой, только по молодости бывало, студенческий обычай… Ну что ж, я постараюсь доставить к вам молодого человека.
— Что вы, Валентин Дионисьевич, — всплеснул руками Турецкий. — Куда вам на ночь-то глядя?
— Ну, положим, еще далеко не ночь, а перед сном я с удовольствием прогуляюсь с вами на пару, если не возражаете… Да тут и недалеко. Тряхнем стариной!
