полицейские, готовые немедленно отреагировать на любой интерес, проявленный к личности Турецкого.
Кроме того, что имело также немаловажное значение, он предоставил московскому следователю и его юному спутнику хороший автомобиль марки «Опель» с вооруженным шофером-телохранителем. Можно было начинать действовать.
Для начала стали искать адреса Финкеля и Соколина. Сам поиск у старшего инспектора уголовной полиции не занял долгого времени, поскольку оба русских жили вполне легально, о чем было известно и в городских справочных службах. Полиция Оффенбаха подтвердила, что господин Финкель в настоящее время находится у себя и ведет прием пациентов. А вот в Заксенхаузене их ожидал весьма неприятный сюрприз: инспектор местной полиции в настоящее время как раз и занимался расследованием убийства искомого лица. Причем легализовался он, этот господин Михаил Соколин, буквально несколько дней назад, а до этого, по признанию его любовницы, хозяйки квартиры, которую он снимал, жил что-то около года нелегально. И при этом имел дело, в котором официальной хозяйкой числилась она. Словом, темная история.
Турецкий сказал, что должен немедленно отправиться в Заксенхаузен, пока сохранились следы преступления. Герру Юнге заявил, что имеет все основания утверждать: это не обычное ограбление, как было отмечено в полицейском протоколе, со случайным убийством подвернувшегося, что называется, под руку хозяина салона шпильавтоматов, игральных то есть. Тут наверняка продолжается процесс уничтожения свидетелей, так или иначе завязанных на делах убитых банкиров «Золотого века».
Старший инспектор не мог не согласиться с доводами своего московского коллеги, и они выехали в Заксенхаузен.
Марта Вендельштайн оказалась особой пышнотелой, полногрудой и чрезмерно чувствительной — типичным персонажем из анекдотов про толстых любвеобильных немок с золотистой короной волос, заплетенных в косу, и наивными пронзительно-голубыми глазами. Ну в общем, нечто этакое — овеществленная мечта солдата, увиденная им на рождественской открытке.
Ее восхитительные глаза, вероятно, уже давно были на мокром месте, о чем свидетельствовали вспухшие, будто нарочно нарумяненные, круглые щечки.
Инспектор Шуман сообщил Хансу Юнге, что после его телефонного звонка снова приехал на квартиру Соколина с целью еще раз и более подробно допросить фрау Марту. И вот что ему удалось выяснить дополнительно.
Этих двоих грабителей, которые приходили к Соколину, она видела уже не раз. По мнению Марты, это были те, что недели полторы или две тому назад навещали Соколина в его маленькой конторе при салоне. Они, кажется, кого-то искали. Появлялись они и позже, то есть совсем недавно, видимо, чем-то угрожали Михаилу, потому что он их боялся и говорил Марте, что это русский рэкет — а он самый ужасный, поскольку абсолютно безжалостный. Соколин еще описал их внешность, на тот случай, чтобы Марта могла бы их узнать и уберечься от опасности.
Турецкий с помощью Дениса ознакомился с этой частью полицейского протокола и мог лишь развести руками. Один к одному. Значит, этот рыжий и его напарник снова здесь, ушли из России. Ловко это у них: никаких тебе виз, загранпаспортов, таможенных сложностей… Предъявленные фотороботы вызвали у Марты новый могучий прилив слез. Подтвердили участие в убийстве и пальцевые отпечатки, оставленные преступниками в конторе Соколина, идентичные тем, что привез из Москвы Денис Грязнов. Впрочем, вопреки утверждению инспектора Шумана о том, что имел место грабеж с возможным случайным убийством, Турецкий был склонен предположить обратное: здесь состоялось элементарное заказное убийство, то есть ликвидация свидетеля с последующей имитацией грабежа. Герр Шуман сказал, что обдумает и это.
Больше здесь, собственно, делать было нечего. Снова Турецкого, получается, опередили на один шаг…
Но коль скоро это так, следовало немедленно, не теряя времени, выходить на Финкеля из Оффенбаха.
Саша стал напряженно вспоминать, не проходила ли где-нибудь в протоколах эта фамилия. Не должна была, поскольку ее лишь однажды назвал Кочерга, и Турецкий оставил ее в своей памяти, но не зафиксировал на бумаге. Это что же получается? Соколина ведь не называл Кочерга, и Турецкий по просьбе Виктора Антоновича тогда, на кухне, не стал сильно настаивать. Фамилия Михаила возникла в связи с документами на совместное владение игральным салоном, найденными в комнате Кочерги уже после его так называемого самоубийства. Значит, материалы следствия кем-то прочитываются? Да плюс прослушивание — автомобилей, возможно, и домашних телефонов…
Но Нёма, уже определенно мог утверждать Турецкий, нигде не фигурировал. А ведь он являлся едва ли не главным сейчас свидетелем. Или интуиция Александра Борисовича на этот раз дала серьезный сбой.
Слово «финк», сказал Денис, по-немецки означает «зяблик». Саша почему-то и ожидал, как говорил Кочерга, увидеть хитренького еврейчика — небольшого роста, быстрого в движениях и нос — клювиком. Все оказалось иначе. Наум Аронович, или, по-домашнему, Нёма, был лысым детиной почти двухметрового роста с сильными мускулистыми руками, поросшими рыжеватым волосом и покрытыми веснушками. Рукава его белого халата были закатаны по локти. На левом запястье — большие золотые часы, явно швейцарского происхождения. На безымянном пальце правой руки — толстый золотой перстень. И еще одна деталь — воротник белоснежной сорочки стягивал галстук-бабочка.
Турецкий, естественно, не собирался выяснять совершенно неважный для него вопрос: по чьим страховкам практикует сей находчивый дантист. Его интересовало совершенно конкретное дело, о чем Саша сразу и поставил господина Финкеля в известность. Тот, понимая, что возражать следователю по особо важным делам, прибывшему ради него из самой Москвы… а кстати, как там сейчас?.. Можно жить, понятно, понятно… Так нет, он же и не собирается ничего утаивать…
Наум Аронович пригласил «гостей» пройти в гостиную, а сам отлучился на минутку, чтобы привести себя в порядок.
Вошел он через несколько минут с несколькими толстыми книгами в руках и уже без халата. Предложил гостям выпить, те отказались, Нёма не стал настаивать, принял позу внимательно слушающего.
Турецкий коротко рассказал, в чем заключается нужда, сообщил о той хорошей характеристике, которую дал работе Финкеля покойный ныне Кочерга…
— Вам, Наум Аронович, такая фамилия известна?
Финкель на минутку сморщил свой великолепный, словно полированный, лоб большого мыслителя и кивнул. Но при этом, на всякий случай, раскрыл один из гроссбухов и повел пальцем по страницам.
— Да, конечно, помню. Вот он тут у меня. Так от чего, вы сказали, он приказал долго жить?
Турецкий поднял обе ладони кверху и покачал головой из стороны в сторону.
— А отчего могут умирать люди, так или иначе связанные с бизнесом?
— Понимаю, — сочувственно покивал Финкель.
Турецкий взял из рук Дениса целлофановый пакет с куском челюсти и протянул его дантисту. Тот принял сверточек, взглянул на него и, отложив в сторону, вышел из комнаты.
— На одну минуту, прошу прощения, господа.
Вернулся с тонкими резиновыми перчатками, которые тут же ловко натянул на руки. Только после этого вынул из пакета вещественное доказательство и начал его внимательно рассматривать. Он вертел челюсть, разглядывая ее со всех сторон, подошел к окну, чтоб было больше света, взял из стеклянной горки большую лупу и стал изучать ему одному ведомые детали. Наконец положил лупу на место, вещдок сунул обратно в пакет, снял перчатки и небрежно швырнул их в пустой цветочный вазон, заменявший, видимо, ему обычную урну.
— Это моя работа, — сказал наконец. — Но надо вспомнить, кому я ее делал, как я понимаю?..
