зашагала в сторону знакомого подъезда.

Свой, как упомянула Инна, «четвертый за год» день рождения Иван Герасимович Ионов, владелец небольшого, вполне стабильного банка, справлял скромно, но достойно. Не больше десятка гостей, в основном тоже бизнесмены с женами (доступ любовницам в этот дом был закрыт), пара родственников его собственной супруги Нины Алексеевны, от которой большинство из женского окружения банкира, что называется, воротило нос. Нина Алексеевна, с точки зрения дам, вела странный и даже, можно сказать, непозволительный для банкирши образ жизни: салоны красоты игнорировала, дорогие бутики откровенно презирала, за фигурой и не думала следить и, что самое потрясающее, не держала прислугу, предпочитая вести хозяйство собственными руками, далекими, к слову сказать, от совершенства... Просто удивительно, что «эту толстую клушу», как определяли ее жены бизнесменов, Ионов до сих пор не поменял на «нормальную» жену... Более того, кажется, умудрялся сохранять ей верность и чуть ли не какие-то чувства к ней...

Впрочем, приемы в их доме всегда были организованы на уровне, и в особенности это касалось угощения: тут уж ничего не скажешь, стряпухой Нина Алексеевна была преотличнейшей!..

Ради упомянутого угощения даже панически боявшиеся растолстеть дамочки давали себе на один вечерок волю, а их супруги покорно терпели, когда примерно после пятой рюмки отличнейшего коньяка хозяин дома в сотый раз приглашал мужчин полюбоваться его коллекцией холодного оружия, которую собирал много лет и каждый из предметов которой все присутствующие могли бы представить с закрытыми глазами.

Но на этот раз гостям повезло. После четвертой рюмки, когда хозяин приближался к кондиции и заметно повеселел, муж вполне успешной бизнесменши, доводившейся Ионову то ли племянницей, то ли двоюродной внучкой, которого в их компании считали настоящим альфонсом, жившим за счет жены, сам напросился взглянуть на какой-то там ионовский раритет. И, что самое приятное, банкир никого не успел пригласить в кабинет, где размещалась коллекция, так стремительно увлек его за собой этот Кротов.

После их ухода гости заметно повеселели, поняв, что на сей раз пронесло, тем более что Нина Алексеевна как раз водрузила на стол очередной шедевр своего кулинарного искусства: утку, запеченную с яблоками и черносливом.

Надо думать, все члены застолья испытали бы немалое недоумение, обнаружив, что на коллекцию, войдя в кабинет и плотно прикрыв за собой двери, ни Алексей Петрович, ни сам хозяин внимания не обратили...

– Нучто, товарищ генерал... – почтительно произнес Алексей Петрович, опускаясь в кресло, указанное ему Ионовым, на лице которого, едва они переступили порог, и следа веселья не осталось. Так же как и следа опьянения. – Дело у меня действительно срочное и, как только что выяснилось, с одним- единственным следочком, весьма странноватым...

– Я это понял, – кивнул Ионов. – Единственная просьба: в следующий раз напрашивайся ко мне в гости пораньше, хотя бы за недельку. Впрочем, насколько могу предположить, речь пойдет о взрыве в детдоме. Как там, кстати, Александр Борисович?

– Пока не очень, – слегка нахмурился Кротов.

– Так что насчет следа?

Генерал Ионов устало опустился в соседнее с гостем кресло.

– Как вы понимаете, пока у следствия ни единой зацепки, сплошные странности: террористка, фактически не выдвигавшая никаких требований. Из числа тех девушек, которые исчезли из нескольких психоневрологических лечебниц Москвы и Подмосковья не без помощи какого-то неизвестного психиатра кавказской или восточной внешности, владеющего гипнозом. «Ката», обнаруженная экспертами в крови этой якобы шахидки... Наконец, весьма высококачественный пластит, имеющийся исключительно в распоряжении военных... Как видите, полная неразбериха, помесь негра с мотоциклом. С одной стороны – редкий восточный наркотик, с другой – трудно доставаемая даже в наши дни военная взрывчатка... Как это все увязать в один узел, вроде бы совершенно неясно...

Кротов умолк.

– Ты сказал «вроде бы», – поторопил его генерал.

– Я сегодня был у Саши Турецкого в госпитале. И первое, что мне бросилось в глаза прямо с порога, – тотем племени мбунду у него на тумбочке...

– Что?!

Ионов едва не подскочил в своем кресле.

– Точнее, – спокойно продолжил Алексей Петрович, – маленькая копия этого тотема... И копия абсолютно точная, я очень хорошо помню оригинал, хотя лет прошло, дай бог памяти...

– Двадцать, Алеша, – вздохнул генерал. – Ангола у нас была двадцать лет назад... Оригинал – почти пятиметровое чудовище – я тоже хорошо помню, и тотемы, которые эти дикари носили на шее, ты прав, были из того же черного камня, производства минимум трехсотлетней давности... Вот только этот уродец у них не бог войны, а, скорее, гарант бессмертия. Считается, что носящий его на шее ни в одном бою не погибнет...

– Вам, товарищ генерал, виднее, – скромно заметил Кротов. – Вы там от звонка до звонка пробыли, а я к вам, в штаб командования, со спецзаданием на десять дней прилетал... Честно говоря, они мне тогда за десяток лет показались...

Мужчины помолчали, после чего вопрос снова задал Ионов:

– Как попало это «украшение» к Турецкому?

– После взрыва оказалось у него на куртке, обнаружили уже в вертолете, когда в госпиталь доставляли.

– Интересно девки пляшут, – задумчиво произнес Ионов, – сразу по четыре в ряд... Вот что, Алеша... Крутится у меня в памяти одна ангольская историйка, но рассказывать я ее тебе пока что не буду, надо уточнить кое-что. Подождешь?

– Сколько?

– Приезжай завтра в семнадцать ноль-ноль на нашу квартирку, буду ждать, тогда и поговорим. А сейчас пора к гостям возвращаться, а то мы с тобой засиделись слегка с моими раритетами, не находишь?

– Как скажете, товарищ генерал. – Кротов улыбнулся и поднялся.

Кобра возникла перед ним неожиданно, готовая к бою, с раздутым мешком. Она взметнулась из высокой травы и замерла на пути человека за секунду или две до своего смертоносного броска. Это была на редкость крупная особь. Но человек и не думал пугаться. Усмехнувшись, он тоже замер посреди едва заметной тропы, по которой бесшумно двигался в сторону близкого леса через эту поляну. Впереди у него было около полутора километров пути по диким и опасным джунглям, но и их он больше не боялся.

Кобра все еще находилась в боевой готовности, едва заметно раскачиваясь, и огромные черные «очки» отливали в лучах палящего солнца сизым и золотым.

Мужчина спокойно поглядел в глаза гадине и, подняв правую руку, коснулся висевшего на его груди тотема... Мысленно он начал отсчет: «Один... два... три... четыре...» Бросок она совершила на слове «семь». Но не в сторону человека, а в пространство справа от него, словно никакого мужчины и не возникало на пути змеи. Сзади послышалось шуршание пересохшей на жаре травы, но оглядываться мужчина не стал, продолжив свой путь к темной стене леса.

Руку с тотема Георгий больше не убирал: в джунглях водились гадины и пострашнее кобр: древесные змеи, которых здесь называли дрофами. Разглядеть их среди переплетения ветвей деревьев и лиан было невозможно, и нападали они без предупреждения, сверху, обвивая шею своей жертвы... Георгий не раз за прошедшие месяцы находил скелеты жертв, удушенных этими дрофами и дочиста обглоданные затем здешними обитателями джунглей. Его и еще шестерых товарищей из батальона специального назначения это больше не должно было беспокоить. Их могло быть больше на одного человека, то есть восемь, но Юлик не поверил вождю, посмеялся, назвав остальных законченными придурками, и выбросил свой тотем. На следующий же день он погиб в простой перестрелке, хотя опыта у него было не меньше, чем у остальных: так же как и они, Юлик находился в Анголе семь с половиной месяцев. И все же самым проницательным и разумным оказался он, Георгий, склонившийся перед вождем, – вопреки тому, что все должно было быть наоборот...

Это они в том бою отбили его маленькое племя с труднопроизносимым названием «мбунду» от врага, а