— Может, что-то и осталось. В основном когда мы были маленькие. Школьные еще, наверное. В институте Настя не снималась, это я знаю точно, но вот летом, на даче…

— А где у вас дача?

— Это не у нас, это у Виктора Альбертовича. Мы с Петей там бывали, в гостях у них. В Малаховке, возле озера. Но посторонних там, на снимках, нет, — с некоторой даже язвительностью добавила она.

— Чего это вы? — снова улыбнулся Турецкий. — Неужто восприняли мой вопрос как какую-то провокацию?

— Да я не знаю, чего вы хотите… — вздохнула Таня.

— Хочу найти убийцу. Вот, кстати, этот тип вам никого не напоминает?

Александр Борисович достал из кармана фотографию с рисунка, сделанного в Экспертно- криминалистическом центре с помощью «пенсионера союзного значения» Ожерелова. Он положил фото на стол и подвинул к Тане.

Та недоверчиво взглянула на нее, затем взяла в руки, стала рассматривать внимательно, даже губы поджала. Но потом резко встряхнула головой и отрицательно покачала ею.

— Нет, я такого ни разу не видела. А если вы думаете, что это — Рэм, то ошибаетесь. Он был красивым, — мечтательно произнесла Таня. — А этот урод совсем даже близко на него не похож.

— Этот тоже высокий, где-то за сто восемьдесят. Хромает на левую ногу.

— Ну и что, мало их, длинных киллеров? — с вызовом ответила Татьяна. — Вы в телевизор поглядите!

— Некогда мне в него глядеть, милая моя, — с сожалением ответил Турецкий. — А фотографии ваши семейные вы мне все-таки покажите.

А потом он долго и внимательно рассматривал вставленные в прорези альбома черно-белые фотографии прошлых лет. «Познакомился» с родителями девочек, с их дядями и тетями, с самими девочками. На одном снимке Настя была особенно хороша. И не то чтобы очень уж броская и эффектная, но откровенно притягательна, чем-то по-своему невероятно красива. Таня ведь сейчас примерно в этом же возрасте, но она — другая, проще и как-то современнее, что ли. Хотя тоже с перчиком. Интересно, как это простой слесарь-инструментальщик Петя справляется с ней? А может… Да, чужая душа — потемки…

— Это в каком году снято, не помните? — спросил он у Тани.

Та посмотрела, пожала плечами, поскольку ни на самой фотографии, ни на ее обороте ничего не было написано, и сказала неуверенно:

— По-моему, это перед поступлением Насти в академию. Скорее всего. Школу здесь она, во всяком случае, уже закончила.

«Хороша девочка, — отметил про себя Александр Борисович. — И понятно, что за ней табуны могли бегать…»

— А почему она пошла именно в закрытую академию ФСБ?

— А у нас папа был военным. А в годы войны служил в особом отделе, может быть, поэтому.

«Все могло быть, — подумал Турецкий, — но если папа служил честно, то и дочке поступить в этот институт было наверняка проще, чем в какой-либо другой». Надо будет, решил он, проверить и этот факт. А Настину фотографию он забрал с собой, твердо пообещав вскоре вернуть ее. Уж такую-то девицу, без сомнения, вспомнят пожилые сотрудники академии, если им ее показать. Ну а за фотографией может и хвост «обожателей» объявиться.

А между прочим подумав о «хвосте», Турецкий вмиг перенесся в сегодняшнюю действительность — показалось даже потешным такое сравнение. Уж не тот ли это «хвост», который теперь и его преследует?

Он оглянулся и не увидел за своей спиной ничего подозрительного. Ну разве что светлые, неопределенного какого-то цвета «Жигули», резво поспешающие за ним.

— А мы проверим, — сказал он и тут же свернул в первый попавшийся переулок.

Проехал по нему целый квартал, свернул налево, прокатился по трамвайным путям и наконец снова выбрался на главную магистраль. Продолжая движение, стал оглядываться и присматриваться к следующим сзади машинам и… в проеме между движущимися рядами транспорта увидел синюю машину, похожую на ту приземистую «мазду». Похожую, но, может быть, совсем не ту? Но почему по его следам всегда движется именно такая синяя и приземистая машина? Это уже становилось навязчивым. Пора, значит, предпринимать и ответные меры.

Размышляя так, он поглядывал в сторону синей машины, двигавшейся почти параллельно с ним, но не обгонявшей его. И вот машина — она при более близком рассмотрении оказалась все-таки «маздой» — свернула на перекрестке налево и пропала из поля зрения. Значит, ошибся. Турецкий вздохнул с облегчением. Что это ему в последнее время повсюду мнятся преследователи?

Хотя если быть справедливым, то длинный мужик в бейсболке был все-таки реальностью. Как, впрочем, и тот киллер, который расстрелял семью Порубова. И два снятых из-под заднего бампера «маячка» слежения тоже оставались совершенно конкретными вещественными доказательствами деятельности его преследователей. Нет, подумал Турецкий, пора подключать Славку с его службой…

5

Агента, с которым иногда работал Небылицын, звали Красный. Не то чтобы красный цвет был отличительной чертой его характера, вовсе нет, и с носом, как у всех пьющих людей, у него был относительный порядок, и под красным знаменем он не выходил на митинги коммунистов. Просто фамилия была у него такая — Краснов. И законопослушностью этот Егор Кузьмич никогда не отличался, и много хлопот доставлял участковым в своем районе тем, что нередко устраивал в собственной квартире общественные попойки — шумные и, как правило, безобразные.

Краснова знали в ближайших отделениях милиции как человека не совсем пропащего, скорее склонного к излишествам, что случалось даже не очень и часто, зато громко, и тогда обеспокоенные соседи обрывали все телефоны в мольбах утихомирить гуляющую компанию.

Небылицын в свое время пригляделся в этому забулдыге и понял, что никакой он не забулдыга, а просто мается от безделья. Работы у него нет по душе, вот и бузотерит. Володя, то бишь майор милиции Владимир Афанасьевич, устроил Красного в таможенный терминал — на подсобные работы и тем самым обрел необходимого для себя помощника, когда дело касалось одной из самых преступных сторон таможенной деятельности. Красный, как оказалось, умел видеть, что происходит в терминале и вокруг него, будучи при этом совершенно как бы даже и незаинтересованным в наблюдении за событиями на таможне. И за это его особо ценил Небылицын, никому не открывая имени своего наблюдателя. А Красному понравилась опасная, в общем, игра, в которой он чувствовал себя всегда победителем. Да еще Владимир Афанасьевич отстегивал ему суммы, необходимые для «отдыха головы и тела». Чем не жизнь?

На этом таможенном терминале, как было известно Небылицыну, сошлись очень многие интересы, в том числе кардинально противоположные. Неоднократно он слышал и название фирмы «Дорожные перевозки», которые были связаны с таможенными службами. И теперь, когда майор получил от Турецкого прямое указание отработать противоречия между «Дорожными перевозками» и «Московским транспортом», он решил дать задание Красному «пошарить» на этот счет в терминале.

Они встретились на конспиративной квартире у Небылицына, которую тот снимал у старушки, в летнее время уезжавшей в деревню и не возвращавшейся до самой осени. Квартира располагалась в доме на улице академика Варги, прямо напротив Тропаревского лесопарка, очень удобно для скрытого посещения.

Зная особое пристрастие Красного, Небылицын приготовил для более откровенного разговора бутылочку «красненького», то есть темного итальянского вермута, который предпочитал его агент с изысканным вкусом. И вот так, сам — рюмочку, он — стаканчик, под виноград и финики, у них затеялся разговор об этих фирмах. Впрочем, Небылицына больше интересовали не они сами, а их дочерние организации — «Новое синее такси» и «Комфорт-такси», конкурирующие на рынке перевозки пассажиров.

— Ты, что ль, Афанасьич, про Фишку интересуешься? — почти с ходу спросил Красный, который оказался отчасти даже в курсе того, кто и каким образом приговорил директора «Комфорта». Это в милиции существуют вопросы и разночтения, а у них, у народа, мнение твердое. — Консультант убрал Фишку. Скинул, как говорится, с доски.