выбраться домой?

– Я придумаю что-нибудь, Ма... Обязательно придумаю! – Андрей утирал ее крупные слезы. – Пусть пройдет еще немножко времени. Может, Украина какие новые законы выпустит. Я вернусь обязательно!

– Когда, Андрюша? Мы уже старые. Дождемся ли тебя?

– Вы у меня крепкие, Ма! Вы обязательно дождетесь! А я приеду! Через год приеду!

– Обещаешь?

– Да, Ма! Обещаю!

Он стоял и смотрел на них сквозь решетку ограждения до того самого последнего момента, пока они не скрылись из виду, в «пограничной зоне», помахав на прощанье руками.

«...Я приеду! Приеду! Родные мои! Любимые! Обязательно!..»

А в голове его все вертелась и вертелась старой пластинкой песня:

«...Я обязательно вернусь к вам, родные мои! Простите меня, своего такого глупого, непутевого сына! Так уж у меня жизнь сложилась! Ах! Как бы я хотел забрать с собой ваших внуков! Ах, как хотел бы! Но... Маська уже абсолютно израильтянка. А про Максима вы уже все знаете. Простите меня за все, что я сделал не так, неправильно! Я постараюсь исправить. Я верю, что еще ничего не поздно!..»

...Андрей сдержал свое обещание и приехал в Одессу ровно через год, 6 июля 2004-го... Но тогда об этом еще никто не знал! Тогда этот год еще нужно было суметь прожить...

...Это был обычный вечер обычной пятницы, когда все евреи отмечают свой шабат. Кто как сумел... Кто-то дома, в кругу семьи, кто-то в ресторане или на дискотеке... В ресторанах сегодня был самый «рабочий» день для всех русских кабаков.

После отъезда родителей на Андрея накатили его обычные тоска и ностальгия с такой силой, что стало просто невмоготу. Хоть волком вой! И Андрей пошел в «Версаль» к Генке. Чтобы хоть как-то отвлечься от своих грустных мыслей.

– ...Привет, Лысый!

– Привет, Геныч! Как работа?

– Нормально... Как обычно, когда в зале полно «носорогов». Вечер кавказской песни.

Горцев сегодня действительно было много. Даже больше, чем обычно... Больше половины столиков было занято этими красавцами, гордыми самими собой.

Они сидели в мерцающем полумраке бара вдвоем, за «музыкальным столиком», за обычной литрушкой «Немировской», но... Сегодня что-то не хотелось и ее. Хотелось просто посидеть в доброй компании и послушать музыку. Только не получалось. К Гене за столик раз за разом подходили уже основательно нагрузившиеся водкой клиенты и заказывали то «Лезгинку», то еще что-то... Потом он возвращался, и они с Андреем продолжали неспешный, прерванный уже не единожды разговор.

Люди отдыхали, но в воздухе чувствовалось напряжение. А еще Андрей почти что кожей ощущал, как где-то рядом «сгущаются грозовые тучи». И, скорее всего, именно над его головой.

В половине четвертого ночи Гена объявил последнюю песню.

«...Ну, вот... Наконец-то... Может, и получится посидеть по-человечески, без всех этих красавцев...»

– А че это ты понтуешься?

Он даже не понял, что этот вопрос предназначался ему.

– Что?

Рядом с Андреем стояли четверо восемнадцати-двадцатилетних крепких «горских евреев» ...

– Че ты тут понтуешься, я спросил?

– Это как? Я что, задираю кого-то? Я за целый вечер даже из-за столика не поднялся?

– Не понял? – Парень распалялся с каждой секундой все сильнее. – У тебя на шее что висит?

Андрей потрогал маленький крестик, который неделю назад привезла ему из Одессы мама.

– Мамин крестик... И что?

– А ты где сейчас находишься, а?

– А какое это имеет значение, парни? Это моя вера, а в Израиле демократия... Кому какое дело, что у меня на шее? Я что, арабский террорист?

– Пойдем на улицу, я тебе сейчас объясню, кто ты...

«...Бля! Совсем вечер испортили! А ведь учить придется, мать вашу!.. Остановитесь, мальчики! Ведь больно будет!..»

Они пошли вдоль барной стойки, и Андрей еще раз попытался урегулировать ситуацию мирно:

– Ребят... Я правда не понимаю, если честно... Чем вам мой крестик-то не понравился?

Дальнейшее предсказать и предупредить не мог никто...

Один из «гордых джигитов», который шел за спиной Андрея, схватил со стойки бара чью-то недопитую бутылку пива и шарахнул его по голове со словами:

– Здесь должны жить одни евреи, козел!

Осколки зеленого стекла разлетелись по всему залу, попадая кому в салат, кому в бокал.

Странное дело, но...

Андрей не потерял сознание – голова выдержала. Выдержала даже шкура на его бритой голове, не треснув. Все получилось так, словно бутылкой бухнули по камню – камню по фигу, а в руке только «розочка».

Хотя... Андрей был оглушен. Перед глазами кругами полетели цветные птички, а музыка на несколько секунд попросту выключилась.

– У-у-у-у!!!

Стоял звон в его ушах, так, словно его основательно контузило.

– Бум-бум-бум!

А эти удары по лицу были, наверное, теми осколками от взрыва.

Андрей мотнул головой, отгоняя «цветных птичек» и приходя в себя. Нет, это были не осколки. Его целенаправленно били по лицу, с хорошего размаху, хорошо поставленными боковыми свингами. И в конце концов чья-то рука захватила в кулак крестик и рванула на себя, обрывая цепочку.

Только... Андрей уже успел «вернуться» ... И... теперь в работу включилась «боевая машина Филин».

«...А вот это, пацаны, вы совсем уж погорячились. Теперь извините – кто не спрятался, я не виноват!..»

Жестко, без единой капли жалости, он захватил кулак со своим крестиком и резко крутанул его в сторону большого пальца.

– Кх-рум! – раздался противный треск ломающейся кости.

– В-ва-а-а-а! – взвыл на высокой ноте обладатель кулака.

Не замедляя темпа ни на долю секунды, Андрей крутнулся на каблуках, а в лицо «любителя бить бутылками по голове» уже летел жесткий кулак.

– Т-тух!

Нос с горбинкой превратился в пюре, а его обладатель, скакнув «задним ходом» два шага, завалился