Ещё струилась, переливаясь под сводами концертного зала всеми красками русской осени есенинская 'Отговорила роща золотая…' в исполнении хора рязанской филармонии, как зал уже взорвался неистовыми аплодисментами. Совсем рядом, справа от меня, раскатился восторженный мужской выдох: 'Браво, Рязань!', мгновенно подхваченный множеством голосов. Я обернулась, чтобы найти того, кто смог объединить и выразить в одном восклицании настрой зала, и увидела Николая Сергеевича Леонова.
Не правда ли, человек, которого часто видишь на экране телевизора в любимой передаче, воспринимается уже как старый добрый знакомый. А ведь когда в эфире шла программа 'Русский дом', вся наша семья приникала к экрану, чтобы выслушать комментарии Н. С. Леонова на самые острые политические события. Глубочайшая аргументация, доскональное знание предмета, яркая речь - всё подтверждало его высокий профессионализм учёного, академика РАЕН, политика, депутата Государственной Думы, в прошлом разведчика и дипломата.
И вот меня познакомил с этим удивительным человеком мой земляк А. . Теренин.
Николае Сергеевиче совершенно не оказалось чванства или надменности - качеств, часто присущих знаменитостям. Он был внимателен, доброжелателен, сердечен. После мы неоднократно встречались с ним на мероприятиях рязанского землячества в Москве. Спустя три года я попросила его немного рассказать о себе…
Небольшая рязанская деревушка Алмазово. Сегодня она почти обезлюдела, а в двадцатые годы прошлого века была большим селом с истово трудившимися на своей земле хозяевами и насчитывала 120 дворов.
Николай Сергеевич Леонов родился в этой деревне 22 августа 1928 года. До десятилетнего возраста воспитывался там и на всю жизнь сохранил трогательную любовь к своим истокам.
Деревенский быт Н. С. Леонов помнит до мелочей, до оттенков цвета и характерных запахов.
- Сейчас, - говорит Николай Сергеевич, - в Алмазово уж не осталось молодежи - доживают свой век старики, нет непрерывного крестьянского труда и традиционного рукоделия. Но у меня в памяти до сих пор клубятся веселые дымы над избами и звучит утренняя перекличка петухов.
Зимой работа перемещалась в дома. Приходило время рукоделия. Мужики правили инструменты, шили обувь, шапки, дубленые шубы и тулупы. Женщины всю зиму пряли шерсть либо коноплю и ткали длинные серые полотна, вязали платки, варежки и носки. Сегодня конопля у нас воспринимается только как сырье для производства наркотика. Русские крестьяне прошлого века из конопляного полотна шили почти все - простыни и полотенца, нижнее белье, штаны и рубахи. И саваны для усопших. Конопля одевала нас с ног до головы. Конопляное масло применялось в хозяйстве. Как случилось, что теперь матушка-конопля стала отравой, губительницей, наркотиком?..
Старый год провожали весело. Ребятня натаскивала огромную копну соломы. Костер озарял на версту вокруг всю деревню. Мальцы носились вокруг костра с визгом, парни и девушки затевали песни и танцы под потертую гармошку.
На пасху все пекли куличи. Ребятишки катали крашеные яйца: чье укатится дальше, тот и выиграл, или бились ими: у кого скорлупа лопалась - должен был отдать святое яичко победителю.
Перед началом сева вся сельскохозяйственная техника проходила осмотр и выставлялась перед зданием правления. Ребятня кругами ходила вокруг плугов, борон, веялок и крупорушек. Даже телеги и водяные бочки стояли наизготове, увешанные залатанной сбруей.
Пахота и сев - в этот период отдыхали только из-за лошадей. Обедали мужики на борозде. о время жатвы деревня - кроме стариков и младенцев - переселялась на гумна. Нас, ребятишек, отовсюду гоняли, чтобы не попали под вилы, поручали нам либо воды с родников принести, либо солому в ометах утаптывать…
Зато конец полевых работ отмечался с размахом: председатель всегда выделял быка, пару баранов, поросенка для праздничного стола. Хорошо помню деревенские яства - студень, требушиные колбасы. Кишки промывали и заплетали в 'косы', которые затем жарили до золотистого цвета… Из самого мяса готовили только первые блюда - так велось испокон веков. Гулянье длилось два-три дня, да с песнями и плясками. Не будь тех лет, - продолжает Николай Сергеевич, - я бы считал себя безнадежно обездоленным.
Слушая Н. С. Леонова, я понимаю, что деревня тех лет представляла собой неповторимый мир, в котором труд, быт, уклад, природа соединялись в единое целое, формируя особую русскость натуры маленького человечка, прививая уважение к труду, почитание традиций, упоение национальной культурой, любовь к отеческим корням.
И во всех последующих обстоятельствах и событиях жизни неизменно сохранились в нем кристаллы Алмазово, зародившиеся в детстве.
- Как же случилось, что ы перебрались в Москву?
- До Москвы была Электросталь, где к тому времени уже обосновались мама и отчим. Он работал на железной дороге, был очень добрым человеком, и до 1947 года я прожил с новой семьей. За это время у меня появились четыре чудесных сестрички, с которыми мы до сего дня живем душа в душу.
Железнодорожники жили бедно. Так как многие из них вышли из сел или городских предместий, то разбивали огороды, заводили скотину, чтобы сводить концы с концами. Но отчима огородно-коровьи дела не очень увлекали - он считал, что в семье есть второй мужик, то есть я, и переложил эти обязанности на меня.
- А как же учеба?
- Да в нашей среде молодежь не особенно стремилась к учебе. Почти все мои сверстники школу бросили рано. Мне же учеба нравилась и давалась легко. Я без проблем переходил из класса в класс. Пока не началась война. С этого момента мне пришлось резко взрослеть - слишком жестокие вещи происходили вокруг. Железнодорожников в армию не брали, но все они были переведены на казарменное положение. Огорода для выживания стало не хватать, и я с приятелем Сашкой, отца которого расстреляли за неосторожные высказывания, стал ходить за почасовую оплату на очистку железнодорожных путей от снега.
Два года школа не работала. Семья голодала - ведь на руках у матери были четыре дочки мал мала меньше. ыхода не было - пришлось совершать дальние поездки за хлебом в Горьковскую область, где мы с товарищами меняли скудный домашний скарб на муку, пшено, крахмал.
Ездили на крышах вагонов, в товарных составах. Случилось двое суток ехать, закопавшись в каменный уголь в открытом полувагоне под непрерывным дождем. И милиция, и уголовники были опасны - первые могли принять за диверсантов, вторые просто убить за те жалкие узелки с продуктами, которые мы везли домой. Спасали только мальчишеские слезы и крайняя тщедушность, больше и рассчитывать-то было не на что.
Когда в 1943 г. школа возобновила регулярные занятия, я совершенно не хотел возвращаться к учебникам - отвык! Но здесь отчим проявил требовательность, и пришлось снова начать учиться.
Как больно слушать воспоминания о жизни подростка в годы войны. Четырнадцатилетний парнишка добывал пропитание для семьи, и каким опасным и тяжелым способом! И ведь это не был исключительный случай - сколько подростков тогда работали наравне со взрослыми, чтобы прокормить не только себя, но и родителей, братьев и сестер.
Что же происходит с нами сейчас, Боже праведный, когда нынешние 'тинейджеры' - наши дети! - сбиваются в стаи, утопают в наркотической трясине, выходят на панель (и девочки, и мальчики!), а благополучные 'выбирают пепси'! И не война вроде,
- это время я очень сблизился с иктором Рейтблатом, отец которого погиб на фронте, - продолжает рассказ Николай Сергеевич. - иктор давал мне читать книги из библиотеки отца. Прочитав фундаментальные
