является слабой, окольной формой здоровой агрессии, сторонний же наблюдатель будет шокирован видом деструктивной потери контроля; то, пациент переживает как вознаграждение и очистительный взрыв огорчения, пройдя через преувеличение пустоты, наблюдатель, незнакомый с Гештальтом, со страхом может принять, что терапевт, нагнетая симптомы пациента, старается довести его до самоубийства. Способность терапевта довести пациента до поворотной точки, где его деструктивные энергии превращаются в его же очищенную силу, зависит, по большому счету, не только лишь от техники, но и от эмпирического знания терапевта, что это возможно, и вследствие веры в конструктивизм мотивов, в которых патологические проявления являются искривлениями, возникающими вследствие нездорового отрицания, и способными к самоисцелению при осознании. Такая вера делает его способным следовать определенным курсом действий к эффектности, несмотря не хаос, ярость или потерю контроля пациента, и, кроме того, что главное, порождает необходимое для лечения доверие пациента.

Факт значимости как прямого, так и противоположного пути воздействия ставит терапевта перед выбором практически на каждом шагу во время сеанса. Если пациент не прям в своих высказываниях, терапевт может либо попросить быть прямым, либо преувеличить его непрямоту; если пациент избегает контакта, можно попросить его прекратить или преувеличить избегание. Вот пример из моего сеанса с Джимом Симкиным:

«Смотрю на коврик. Теперь смотрю на потолок. Сейчас смотрю на пятнышко над вашей головой. Теперь на ваши ноги. Начинаю расслабляться. Снова смотрю на коврик. Он очень красивый, на него падает солнечный луч. Слышу птичку за окном. Вижу дверь. Гляжу между вами. Вижу очертания пространства между вашими головами и шеями. Мне это очень нравится - когда не смотрю на вас, чувствую себя свободнее! Всю свою жизнь я чувствовал себя виноватым, одергивая себя, а теперь даю себе разрешение не одергивать себя под вашими взглядами. У меня к вам такое теплое чувство за то, что дали мне эту свободу! Мне еще не хочется смотреть прямо на вас, и все же я начинаю любить вас!»

В случае ненаправленности, которая особо здесь не выделялась, но, как я полагаю, многим будет очевидна, есть то, что я называю «стратегией безответственности». В то время, как целью Гештальт- терапии является доведение пациента до того, как он сможет «постоять» за свои поступки и чувства, а не отделять себя от них, бывают моменты в процессе, который можно понять как трюк, которым терапевт некрторое время поддерживает у пациента иллюзию безответственности или подбадривает его в безответственности. Думаю, что эту идею лучше понять, если взять не Гештальт-терапию, а гипнотерапию. В глубоком гипнотическом трансе обычно терапевт (хоть и не явно) приглашает пациента действовать согласно установке: «Это не я». «Что бы я ни говорил или ни делал - я за это больше не отвечаю, т.е. не несу ответственности. С этой минуты я в трансе, действую же не 'я', а мое подсознание. Я не знаю и не узнаю, что я чувствую или выражаю во время сна. И терапевт, и я знаем, что это другое я, alter ego - а не я. Он не будет винить меня за то, что вне моего знания и контроля». Следствием такого отношения является то, что индивид в гипнотическом состоянии может вызвать события, слишком для него болезненные, чтобы их вызывать, выразить чувства, которые он не набрался бы смелости выразить, воспринять вещи таким образом, для которого он не открыт, боясь, что его нынешние взгляды должны будут измениться. Однако, пережив все это, он часто находит, что все чувства, взгляды, воспоминания и т.д., которые казались невыносимыми, он может легко перенести. Трансовое состояние явилось репетицией ответственного противостояния, экраном, на который проецируются определенные переживания до их'полного признания или полного отрицания. Посредством дискриминации пациент окончательно достигает интеграции. Посредством иллюзии безответственности он стал более способным принять реальность и быть ответственным за себя.

Что верно для гипнотического состояния, так же верно для проекции, для осознанной проекционной идентификации, вовлеченной в драматизацию экспрессивного поведения. Я подозреваю, что даже какое- нибудь взрывное поведение, которое имеет место, когда пациенты Гештальт-терапии обыгрывают свои конфликты, может получать свою интенсивность из факта, когда пациенты впадают в полугипнотический транс, в котором временно выходят из обычного психологического центра тяжести, привычной роли и соответствующего контроля.

Одним случаем, где терапевт защищает психологическую безопасность пациента, поощряя его проекцию, является пример, когда терапевт просит пациента завершить в фантазии незавершенную мечту.

Когда терапевт это делает, то полагается на факт, что индивид в бодрствующем состоянии может «грезить» о том, что в настоящем сне - из-за ощущения реальности происходящего во сне - было бы невыносимым. Пациент знает, что в любом месте его фантазии - «это лишь фантазия», и, подобно зрителю спектакля, сознающего свое место в зрительном зале, он способен больше воспринимать и оценивать, чем если бы он был вовлечен полностью. Когда же фантазия завершена, терапевт выводит его из роли зрителя, чтобы он мог теперь на самом деле испытать свой собственный поступок (в основном через обыгрывание).

То же самое можно сказать о межличностной проекции. Когда индивида просят поделиться своим восприятием других, чувствами, которые, как ему представляется, питают другие к нему, этим пациент придаст определенность собственным аспектам в проекции на других. Когда пациент поощрен говорить о «них», он будет говорить о «себе», и психологическое богатство его высказываний о себе может быть пропорционально отсутствию осознанности, что он это делает. Однако, описав «других», он делает первый шаг к пониманию, что описание - часть его самого.

Еще один пример невербальной экспрессии. Индивид может движениями, мелодией или тарабарщиной высказать то, чего не скажет обычной речью, поскольку не знает точно, что он высказывает. Механизм цензуры в нас хорошо развит в отношении того, что мы можем концептуализировать и характеризовать каким-то понятием, но наша физическая экспрессия протекает быстрее, чем осознание того, что мы передаем. Однако после окончания действия значение - часть альтер эго индивида - может быть осознанно, и индивид может осознать ответственность за то, что он только что позволял выражать себе как «не мое» или под личиной бессмыссленности.