вытерпеть от этих извергов… Я и понятия об этом не имел, пока ты его не вызволил оттуда. Он умер без печали. Ушел с миром, в окружении друзей.

Валентайн не сумел подобрать подходящих слов и ограничился простым «да».

Они сидели бок о бок, любуясь теплыми красками восходящего солнца.

— Тебе наверняка есть о чем спросить. У тебя пытливый ум.

— Иногда я чувствую Жнецов. Говорят, такое бывает и с другими, но я с ними ни разу не встречался.

— Это у меня от Аму? Когда меня посвящали в Волки, кто-то сказал, что меня вывернули наизнанку…

— У некоторых людей организмы более приспособлены к изменениям, чем у большинства, это зависит от генов. Как я понимаю, в твоей семье была такая предрасположенность. Но что касается конкретно твоей чувствительности к Жнецам, тут я не могу ничего утверждать.

— Однако «не могу утверждать» не означает ведь «я не знаю»?

— Во время предыдущей войны, еще до твоего рождения, мы пробовали создавать самые разные модификации людей. Некоторые из них лучше было бы не делать. Остатки тех экспериментов продолжают существовать. Не исключено, что это имеет отношение к твоему случаю. — Рю сделал паузу и продолжил: — Другая версия состоит в том, что ты, может быть, представляешь собой некое генетическое отклонение, скачок в процессе естественного отбора существ твоего вида, вызванный последними катаклизмами. Если бы я знал это наверняка, я бы тебе сказал.

Валентайн чувствовал себя насекомым под микроскопом. Ткачи жизни были своеобразными наставниками. Они не побуждали Охотников умирать за них в благодарность за ту помощь, которую оказывали своим таинственным способом. Они просто были по одну сторону баррикад в этой войне — очень давней, если говорить о Ткачах.

— Вы нас используете, — сказал Валентайн и тут же подумал, что это прозвучало как обвинение.

— Да, используем. И знаешь почему? Когда куриане напали в первый раз, нас охватила паника. Мы не были приспособлены к сражениям. Нам потребовалось оружие, мощное и в то же время податливое, существа, которых можно использовать в битвах и среди которых можно затеряться. Меч и щит одновременно. Человечеекая раса, как у вас принято говорить, попала в точку. На девяти планетах Солнечной системы вы оказались материалом, лучше всего подходившим для наших целей: хитрые, жестокие, агрессивные и при этом дисциплинированные. Вы — уникальная раса. Самый кровожадный охотник в мире — это тигр, но собери вместе пятерых, и они не станут охотиться лучше, чем каждый из них поодиночке. Пчелиный улей — настоящее чудо организованности, но три улья не могут объединиться. Полчища муравьев умеют сражаться, планировать атаки и превращать пленников в своих рабов, но при этом подчиняются групповому инстинкту и ни за что не станут действовать сообща с муравьем из чужого муравейника. В микрокосме тех миров, которые мы исследовали, можно встретить величие индивида или же возможности коллектива, но никогда то и другое вместе. А вы, люди, поодиночке — тигры, а вместе — полчища муравьев и легко переключаетесь с одного на второе. Вы — самый приспособленный для войны вид из всех, что нам когда-либо встречались.

— И несмотря на все это, куриане бьют нас без особого труда.

— Их козырем была внезапность. Если бы мы знали об их нашествии, мы заранее предупредили бы вас. В отличие от куриан, мы не имели сторонников в вашей системе управления. Мы не хотели вам себя раскрывать. Возможно, это была ошибка, но мы считали, что ваше общество вправе выбрать свой путь развития самостоятельно. Нам в голову не могло прийти, что куриане предпримут такую попытку, создадут существ, которых вы называете грогами, или же что столько ваших так называемых лидеров окажутся способными продать свою расу за очередные тридцать серебреников. А вот и восход. Давай полюбуемся.

Солнце окрасило облака и деревья, согревая мир своими лучами. Их прикосновение приободрило Валентайна, теперь он был готов к любому испытанию, которому мог подвергнуть его Рю.

Они сидели в молчании. Когда сверкающее светило окончательно оторвалось от горизонта, Рю повернулся к Валентайну.

Валентайн пытался усилием воли проникнуть сквозь внешнюю оболочку, разглядеть истинную сущность Ткача — причудливую помесь осьминога с летучей мышью, но Рю не изменил своего облика.

— Дэвид, ты доказал, что стал настоящим Волком. Сейчас может показаться, что это не совсем твой путь. Но ты произвел хорошее впечатление. Волки Аму берут обонянием и слухом, скоростью и выносливостью. Мои Коты другие. Их сила — в умении действовать тайком и внезапно. И в дерзкой отваге, которую мы не можем дать, но к которой можем подтолкнуть. Прежде чем ты станешь Котом, с твоим телом произойдут тяжелые изменения. Существует риск. Ты ведь наверняка можешь припомнить одно-го-двух Волков, которые так и не сумели адаптироваться.

— Да, — кивнул Валентайн.

Он вспомнил своего товарища, который бросился с обрыва после церемонии посвящения в Волки. А когда сам Вал прошел через посвящение, малейший звук или движение заставляли его шарахаться, пока он не научился усмирять свои чувства. Для некоторых это оказалось непосильным.

— Тебя ждет тяжелая одинокая жизнь. Зачастую рядом не будет никого из боевых друзей. Ты уже жил как-то в Курианской Зоне. Хочешь вернуться туда? И, может быть, сгинуть, безымянным, неотомщенным? Каждый год кто-то из Котов не возвращается.

— Рю, я много слышал о Котах и все это знаю. Единственный раз, когда я пошел на компромисс, — это когда я вызволял Молли и ее семью. Если есть хоть какой-то способ помочь людям на захваченных территориях, я пойду на риск.

— Неплохо сказано. Но только ли в этом дело? Нет ли другой причины, личной? Не думай об отце, о своих друзьях и женщинах, о Карлсонах или о грациозной Алисе. Забудь все, что связано со старым капитаном. Ты не должен нам что-то доказывать. Готов ли ты сделать это просто потому, что хочешь?

Валентайн сидел, слегка растерянный.

— Рю, если дело в этом, то на меня вряд ли стоит рассчитывать. Мои личные желания — в самом конце списка причин сделать это. Конечно, я согласен со Смоки в том, что нам необходимо провести расследование.

— Забудь ты о «Ломаного креста». Я хочу знать, что у тебя внутри.

Я тоже хочу.

— Я готов это сделать ради моих родителей и ради моего народа. Ты вот говорил, какая мы необыкновенная раса и что мы прогрессируем как вид. Мы обречены либо на вымирание, либо на превращение в стадо скота. И какой бы вы в нас ни видели потенциал, ему грозит уничтожение, пока здесь будут куриане. Что касается моих желаний, сэр, то мне хватило бы домика на берегу озера, где я мог бы мирно рыбачить, и чтобы там было много книг. Но я выбрал другую жизнь и взял на себя ответственность, потому что кто-то же должен, а иначе ни у кого из нас нет будущего. А если вы рассчитываете на образ мыслей самурая, нацеленного на собственное самосовершенствование вплоть до самоубийства, то это не ко мне.

— Это все? Дэвид, тебе нравится убивать? Сердце Валентайна замерло на мгновение, а потом заколотилось так, что, казалось, выпрыгнет из груди. Как же глубоко в его подсознание мог заглянуть Рю?

— Тебе что, старый Кот язык вырвал?

— Я не могу…

— Дэвид, что ты чувствовал, когда зарезал ножом часового на мосту, когда убил полицейского в Висконсине, того, который обозвал тебя «грязным индейцем»? Что ты испытал, задушив того человека в Зоопарке?

— Но как…

— Это слишком долго объяснять. Каково тебе было на душе?

— Я чувствовал себя виноватым, но…

Рю ждал.

— Я чувствовал свою вину.

— Вину за то, что выбрал такой способ действий, который привел к их смерти? Или за то, что упивался своим поступком?

Валентайн отпрянул. Рю внезапно напугал его, и он не был уверен, что хочет продолжать этот разговор. Но он должен был ответить, и никакой ответ, кроме правды, тут не годился.

— Не знаю. Я недостаточно хорошо знаю себя. Рю кивнул.

— Остановимся на этом. Я хочу знать, что у моих Котов на сердце. Надеюсь, когда однажды ты сам это поймешь, поделишься со мной. Что ж, хорошо: у тебя будет шанс помочь своему народу в беде. И, возможно, узнать когда-нибудь, отчего Дэвид Валентайн чувствует себя виноватым.

— Так я принят?

— Ты принят.