назвать «курианской группировкой». — Она сверилась с тонкой записной книжкой в кожаной обложке, как официант (он это видел однажды в Чикаго) — со списком заказов. — В то лето, когда ты перестал прятаться в Висконсине, один из фермеров, с которым мы сотрудничали, не вышел на связь. Это было небольшое частное владение — пара ложбин в горах Смоки. Разведчики нашли на фермах Новой Англии захоронения полицаев. И несколько братских могил. Что касается полицаев, то на их форме были обнаружены «ломаные кресты». Мне сказали, что они еще называются свастикой. С тех пор Коты были настороже, и время от времени такие полицаи стали им попадаться по всей стране. То есть этот символ не обозначал какую-то одну, региональную, группу куриан. В Мискатонике есть версия, что куриане скрестили квислингов со Жнецами и вывели новую разновидность — специализированную боевую породу живых существ.

Она выжидательно смотрела на него.

— И заправляет всем этим некий Генерал? Кошка казалось озадаченной:

— От кого ты это узнал?

— От одного железнодорожного рабочего, вывезенного из Оклахомы, не совсем нормального. В том, что он говорил, было мало смысла, так что я решил опустить его рассказ в своем рапорте. Он столкнулся с полицаями из «Ломаного креста» в своем депо. Его привели к этому Генералу, и тот решил было его на всякий случай прикончить.

Дювалье проглотила эту информацию вместе с заплесневелым хлебом и яйцом.

— Мы то и дело слышим об этом Генерале. Видимо, это очень высокопоставленный квислинг. Так, значит, у них есть специальный поезд?

— Да, и он сказал, довольно большой.

— Это не стыкуется с остальными сведениями. Насколько известно в Мискатонике, они передвигаются небольшими группами, без тяжелого вооружения и многочисленного сопровождения. Они что же, маскируются под обычный товарняк?

— Можно сколько угодно гадать, но лучше бы иметь факты. — Валентайн вернулся к вопросу, который в последнее время занимал его гораздо больше. — Что случилось на Литл- Тимбер, когда ты туда вернулась?

— Я так поступила, потому что считала это важным. Я разожгла костры и стреляла в грогов с разных точек. Ночью они больше не появлялись. Пролетало несколько гарпий, но они не рискнули снижаться и потому не поняли, что в лесу у бруствера никого не осталось. Уже ближе к рассвету, примерно около трех ночи, на гору поднялись восемь Жнецов. Я спряталась и ждала. Они как будто на медведя вышли охотиться — штурмовые винтовки и все такое. У них были автоматы Калашникова. Но их ждал облом. Добравшись до вершины, они… растерялись. Я еще никогда не видела Жнеца, который бы не знал, что ему делать. Они собрались в кучу и стали совещаться. Как обычно, свистящим шепотом. Если это и была помесь Жнецов и людей, то свою человеческую часть они, должно быть, оставили в другом пиджаке. Они выглядели и разговаривали как Жнецы. Хотя и вели себя по-другому.

Валентайн опустил тарелку.

— Как ты оттуда выбралась?

— Они учуяли ваш след и выслали вдогонку гротов. А я в темноте потихоньку ускользнула обратно на юг. Я хотела еще раз поговорить обо всем этом с людьми из Мискатоника и поэтому отправилась на барже из Форт-Смита в Пайн-Блафф. Там я и узнала все остальное. Мне было сказано ехать сюда и поговорить с тобой.

— «Было сказано»? Кем?

— Не беспокойся об этом. Один мой старый друг, который знает кое-кого из твоих друзей. Я надеялась, что ты какое-то время поработаешь со мной в КЗ.

Валентайн прищурился, стараясь понять, куда она клонит.

— Я думал, Коты предпочитают работать в одиночку.

— Так и есть. Если только мы не тренируем нового Кота.

Дювалье подняла глаза от написанного немного смазанным почерком послания.

— Коротко и по делу, Валентайн. Я ожидала более цветистого слога. «Пробил час судьбы» — это было бы в твоем стиле. Рада, что тебе уже лучше.

— Когда все уладится, куда мы направимся? На север или на запад?

Она тряхнула головой, надевая на плечи рюкзак.

— Сначала обратно, на Свободную Территорию. Тебе надо кое с кем повидаться. К тому же вооружиться чем-нибудь получше, чем это зазубренное мачете, перед встречей с Ткачами жизни.

Валентайн вспомнил посвящение в Волки. Пещера, Ткач жизни по имени Аму и его свита мохнатых сонных волков. Аму называл эту церемонию «операцией», хотя воздействовал на организм Валентайна только мысленно да при помощи безвкусного питья.

— Еще одно посвящение? Такое же, как у Волков? Тогда, в первые несколько дней, мне казалось, что я влез в чужое тело. Оно меня не слушалось. Я кружку со стола не мог поднять, не опрокинув ее.

— Здесь то же самое. Хотя ты, вероятно, почувствуешь разницу. Я ведь никем, кроме Кошки, не была. Но ты не волнуйся.

Валентайн застегнул свою кожаную куртку, задумчиво коснувшись привычной бахромы. Волки Южного округа украшали одежду кожаными полосками различной длины вдоль рукавов, на груди или же — и там, и там. Это был своего рода их отличительный знак для друзей и для врагов. Считалось, что это одеяние, кроме всего прочего, спасает от дождя. Но Валентайн слишком часто промокал до нитки, чтобы не смеяться над этой выдумкой.

В полном молчании они совершили вылазку в город, разделившись у главных ворот. Его первой заботой было разыскать Бейкера и вернуть бывшему Волку деньги и карманные часы. После этого Валентайн отправился в старую школу встретиться с полковником Чалмерс. Тем временем Дювалье пошла на монтгомерский рынок, чтобы на оставшиеся у Валентайна деньги купить еды в дорогу.

Валентайн нашел полковника Чалмерс во временном судебном помещении, она составляла рабочий график при помощи своей вездесущей тени — молодого клерка. Валентайн почуял запах опилок и услышал звуки отдаленной стройки. В школе шел ремонт.

— А, лейтенант, — сказала она. — Как я понимаю, вы отложили принятие решения. Сегодня я еще не видела вашего адвоката. Мне сказали, он не совсем здоров. Кеннет, ты не оставишь нас ненадолго?

Клерк удалился, прикрыв за собой дверь.

Валентайн изо всех сил старался держаться прямо. Письмо в его руке слегка дрожало, и он прилагал немало усилий, чтобы скрыть это.

— Я обдумал ваше предложение, сэр. И с благодарностью принимаю его. Вас не затруднит отправить это вместе с отчетом о расследовании в штаб Второго полка?

Он вручил полковнику свое написанное довольно корявым почерком послание.

Она взглянула на письмо, затем посмотрела Валентайну в глаза.

— Я сделаю это для вас, Валентайн. Полковник будет доволен. В конце концов, трибунал никому не приносит пользы. Хотя, готова поспорить на мою зарплату за следующий квартал, ему будет жаль терять такого офицера, как вы.

— Благодарю, сэр. Во всяком случае, я не окажусь в могиле, рядом с сержантом Стэффордом.

У Валентайна было такое чувство, будто он второй раз за последние сутки предстал перед судом.

— Он погиб ради чего-то, Дэвид. Большинство же умирают просто так.

— Не буду вас отрывать от дел, сэр.

Она протянула ему руку.

— Валентайн, я сделала все, что могла. Не для протокола: я была на вашей стороне. Не могу распространяться по поводу внутренних дел командования Южного округа, но мы допускаем больше ошибок, чем признаем. Впрочем, ваше дело могло бы в итоге не стать ошибкой. Знаете, я ведь однажды встречала вашего отца. На балу. Мне, тогда лейтенанту гвардии, было, наверное, столько, сколько вам сейчас. Вечер устроили в чудесном зале городских собраний, напротив госпиталя. Трудно поверить, но там было электрическое освещение. Прекрасный ужин на тарелках с золотым ободком, оркестр. Но мне танцы не светили. Как раз перед этим я потеряла ногу ниже колена. Это случилось возле реки Арканзас, меня подстрелил снайпер в тот момент, когда я корректировала артиллерийскую стрельбу. Ваш отец тоже был в госпитале. Его ранило шрапнелью в руку. Я сидела себе тихонько в углу, чувствуя, что для меня все кончено. Я отказывалась от физиотерапии. Не училась пользоваться протезом. Просто хотела сидеть. Наверное, я бы плакала, если бы относилась к слезливому типу людей. Ваш папа подошел ко мне и пригласил на танец. Я, скорее всего, отказала бы, будь он моим ровесником. Но он был старше меня лет на пятнадцать и казался кем-то вроде дядюшки. Мы, похоже, были самой неуклюжей парой в зале: я прыгала на своей единственной ноге, а у него рука болталась на перевязи. Мы кое-как вальсировали, и, держу пари, все вокруг нас жалели, по крайней мере меня. А он пошел к оркестру и попросил сыграть польку. Ведь полька — это, по сути дела, сплошные прыжки. И прежде чем я это осознала, мы уже вовсю скакали по паркету. Я крепко ухватила его за плечи, а он подпрыгивал, кружась и увлекая меня за собой. Оркестр играл все быстрее, а мы крутились, все расширяя круг. Люди расступались, давая нам место. Когда музыка смолкла, мы оказались в центре зала и все вокруг нам аплодировали. Я глянула на себя в зеркало. На лице у меня была широкая улыбка. Я смеялась, и плакала, и хватала ртом воздух — все одновременно. Я была очень, очень счастлива. Ваш отец посмотрел на меня сверху вниз и сказал: «Иногда все, что нужно, — это сменить мелодию».

Она уставилась на стену, где были приколоты блеклые печатные объявления. Но Валентайн мог поспорить, что она видела не стену, а большой зал, с оркестром, едой, танцорами, в каком-то богом забытом местечке, контролируемом Южным округом. Минуту помолчав, полковник Чалмерс вернулась из прошлого.

— Я прочитала в деле, что вы осиротели. Сколько вам тогда было?

— Одиннадцать.

— Я практически не была с ним знакома, если не считать тех танцев и беседы чуть позже. Он был человеком из Старого Мира, в лучшем смысле этого слова. И я думаю, ранение сильно повлияло на него. Вскоре после этого он покинул Свободную Территорию и уехал в Миннесоту, где женился на вашей матери, ведь так?

Валентайн научился управлять собственными воспоминаниями о семье. Рассказы других людей вызывали в нем тоску и острое желание поговорить с родителями.

— Я, пока не вырос, даже и не знал, что отец воевал. Человек, который взял меня к себе, не то что держал это в тайне, просто, мне кажется, он хотел, чтобы я самостоятельно разбирался в жизни.

— Вы, наверное, недоумеваете, куда это я клоню с той историей. Я стала юристом и обнаружила, что ничего на свете не умею делать даже вполовину лучше этого. Я только хотела сказать, что вам тоже надо найти свою мелодию, если можно так выразиться. Удачи вам, Валентайн.

— Спасибо, сэр. — Он отдал честь и вышел, хлопнув дверью.

— Времени они не теряют, — произнесла она тихо.

Однако недостаточно тихо. Валентайн если и утратил звание Волка, не лишился пока еще Волчьего слуха — для него ее слова прозвучали так, как будто она их прокричала.