По школьной привычке Вилли отыскал Панамский канал в библиотеке колледжа. Там, в старых энциклопедиях и ежегодниках, на зернистых, отретушированных, но все равно размытых фотографиях в черных рамках он увидел то, что ему было нужно: огромную стройку накануне Первой войны, сухие котлованы и толпы безликих чернокожих рабочих, возможно, с Ямайки. Один из этих черных людей вполне мог быть отцом Перси.
Как-то они с Перси сидели в комнате отдыха, и Вилли спросил:
— А что твой отец делал на Панамском канале?
— Работал писарем в конторе. Ты же знаешь, какой там народ. Ни писать, ни читать не умеют.
'Лжет он, — подумал Вилли. — Глупая сказка. Его отец копал землю. Наверняка он был в одной из тех толп — стоял, как другие, покорно опираясь на кирку, и ждал, пока его сфотографируют'.
До сих пор Вилли не очень хорошо представлял себе, как относиться к человеку, который не имеет определенного места в мире и то ли считает себя негром, то ли нет. Когда Перси ощущал себя негром, он называл Вилли своим другом; когда его настроение менялось, он старался держать Вилли на расстоянии. Теперь, мысленно воссоздавая эту картину — как отец Перси стоит под жарким панамским солнцем, точно солдат после команды «вольно», положив обе руки на свою кирку, — Вилли почувствовал, что знает товарища немного лучше.
Рассказывая Перси о себе, Вилли всегда был очень осторожен, и теперь ему стало легче находиться в обществе этого полунегра. Убедившись, что он стоит на одну-две, а то и на много ступеней выше Перси, Вилли стал с большей охотой признавать за ним умение вращаться в обществе, согласился видеть в нем знатока Лондона и западного образа жизни. Перси был польщен и взялся поближе познакомить Вилли с городом.
Перси любил хорошо одеваться. Он всегда носил костюм с галстуком. Его воротнички всегда были чистыми и туго накрахмаленными, а туфли начищенными, новыми на вид, с крепкими, совсем не стоптанными каблуками. Перси разбирался в одежде и покрое костюмов и мог сразу определить, кому из прохожих шьют на заказ, а кому нет. Умение хорошо одеваться было в его глазах чуть ли не добродетелью: он уважал людей, которые уважали одежду.
Вилли ничего не знал об одежде. У него было пять белых рубашек, а поскольку прачечная колледжа открывалась раз в неделю, ему приходилось два или три дня подряд надевать одну и ту же рубашку. У него был один галстук хлопчатобумажный, бордовый, ценой в шесть шиллингов. Каждые три месяца Вилли покупал новый галстук и выбрасывал старый, страшно заляпанный и такой мятый, что он уже не завязывался. Пиджак у него тоже был один — светло-зеленый, он не очень хорошо сидел и не держал формы. Вилли купил его за три фунта на Стрэнде, на распродаже, где самая дорогая вещь стоила не больше пятидесяти шиллингов. Он не считал, что плохо одевается, и прошло некоторое время, прежде чем он заметил, что Перси придает одежде большое значение и любит поговорить о ней. В первое время эта особенность Перси удивляла его. Ему казалось, что беспокоиться о покрое и цвете своего платья пристало разве что женщинам (и где-то в дальнем, сейчас уже закрытом уголке его сознания маячила мысль о неполноценных, его родственниках с материнской стороны, и их любви к ярким цветам). Мужчина, если он не неженка и не лентяй, не должен уподобляться женщинам в этом отношении. Но теперь Вилли подумал, что он понимает, почему Перси любит одежду, а еще больше обувь. А потом он убедился, что был не прав, считая любовь к одежде позорящей мужчину. Однажды Перси сказал:
— В субботу ко мне придет подружка. — По выходным в комнаты студентов пускали женщин. — Не знаю, замечал ли ты это, Вилли, но по выходным весь колледж прямо трясется от е…
Вилли почувствовал волнение и ревность — особенно его восхитила та легкость и прямота, с которой говорил Перси. Он сказал:
— Я бы познакомился с твоей подружкой.
— Приходи в субботу, выпьем вместе, — предложил Перси.
И Вилли стал с нетерпением ждать субботы. Чуть позже он спросил у Перси:
— А как зовут твою подружку?
— Джун, — удивленно ответил тот.
Это имя звучало для Вилли непривычно и приятно. И потом, во время того же разговора, он спросил как можно небрежнее:
— И чем она занимается, эта Джун?
— Продает духи в 'Дебнемз'.
Духи, «Дебнемз» — эти слова взбудоражили Вилли. Перси заметил его интерес и, желая лишний раз подкрепить свою репутацию истинного знатока Лондона, пояснил:
— 'Дебнемз' — это большой универмаг на Оксфорд-стрит.
Еще через некоторое время Вилли спросил:
— Значит, там ты и познакомился с Джун? В «Дебнемз», где продают духи?
— Да нет, в клубе.
— В клубе?
— В питейном заведении, где я работал. Вилли был потрясен, но постарался скрыть это.
— Понятно, — ответил он.
— Я работал там до того, как попал сюда, — сказал Перси. — Владелец этого клуба — мой приятель. Если хочешь, я тебя туда свожу.
Они поехали на станцию метро Марбл-Арч. Именно сюда Вилли приезжал много месяцев назад, чтобы посмотреть на Уголок ораторов, — тогда он и встретил в парке Кришну Менона. Но теперь, когда Вилли в обществе Перси направился к тихой узенькой улочке, огибающей сзади большую гостиницу на Оксфорд- стрит, у него на уме был совсем другой Лондон. Клуб — снаружи его можно было распознать лишь по крохотной вывеске — оказался маленькой, изолированной, очень темной комнаткой, в которую вела дверь из вестибюля. За стойкой стоял черный бармен, а на табурете перед ним сидела светловолосая женщина с очень светлой, перепудренной кожей и в светлом платье. Оба они поздоровались с Перси. Вилли был взволнован, но не красотой женщины — она не была красива и казалась тем старше, чем дольше он на нее с мотрел, — а ее вульгарным, вызывающим видом, тем, что она пришла сюда вечером, тщательно подготовившись, и явным ощущением того, что он воспринимал как порочность. Перси заказал им обоим виски, хотя ни он, ни Вилли не любили спиртного; они сели, не притронувшись к стаканчикам, и Перси заговорил.
— Я дежурил тут у дверей. С вежливыми обходился вежливо, а с грубыми грубо, — сказал он. — Это была единственная работа, которую я смог найти. В таком месте, как Лондон, парням вроде меня надо брать что дают. Однажды я подумал, а не попросить ли мне долю в этом бизнесе. Мой друг здорово разозлился. Тогда я решил уйти, чтобы сохранить с ним хорошие отношения. Мой друг — опасный человек. Сам увидишь. Я вас познакомлю.
— А Джун пришла сюда как-то из «Дебнемз», где она торгует духами? спросил Вилли.
— Да, это недалеко. Пешком два шага.
Хотя Вилли не знал, как выглядит Джун и где находится «Дебнемз», он много раз пытался представить себе, как она идет из своего магазина в клуб.
В субботу он увидел ее в колледже, в комнате Перги. Джун оказалась крупной девицей в юбке, тесно облегающей бедра. Маленькая комнатка была наполнена запахом ее духов. У себя в «Дебнемз», подумал Вилли, она может воспользоваться любыми духами, какие только там продаются, вот и не пожалела их.
Вилли никогда еще не встречал такого аромата — смешанного запаха экскрементов, пота и глубокой, пронзительной, какой-то многосоставной сладости неопределенного происхождения.
Они устроились вместе на маленьком диванчике, и он позволял себе все плотнее прижиматься к ней, вдыхая этот сложный аромат, глядя на ее выщипанные брови, ощущая прикосновение ее ног, чуть колючих после депиляции, — она сидела, подобрав их под себя.
Перси заметил это, но смолчал. Вилли счел его молчание проявлением дружеской снисходительности. И сама Джун была мягка и уступчива, даже в присутствии Перси. Вилли видел эту готовность и уступчивость на ее лице. Когда подошло время оставить Джун и Перси наедине, чтобы они могли заняться тем, ради чего встретились, он уже взвинтил себя. Он подумал, что ему надо найти проститутку. Как это делается, он не знал, но слышал, что проституток много на улочках рядом с Пиккадилли-серкус. И все же отправиться туда ему не хватило смелости.
