удалось.
Уже и в этой, и в той, в десятках кошёлок лежат листовки. Их будут читать во всех деревнях. Люди узнают правду. Красная Армия наступает. Но надо помогать армии, помогать партизанам быстрей разгромить врага!
Осторожно передвигаясь в толпе, Лара заметила большую, обшитую клеёнкой кошёлку. Туда можно опустить целую пачку листовок! Но и старуха, которой принадлежала кошёлка, тоже заметила Лару. Неспроста эта чужая девчонка к ней жмётся: хочет съестное украсть.
— Что ты всё вертишься, девочка? Пришла в церковь молиться богу, так и молись.
Лара сморщила нос, пытаясь изобразить на своём лице набожность, и несколько раз торопливо перекрестилась.
Но сейчас же снова услышала шёпот:
— Господи! Все православные крестятся справа налево, а энта наоборот. И кто же тебя, девочка, по- басурмански креститься учил?
— Извините, тётенька, спуталась.
В эту минуту церковный хор запел что-то торжественное, и старуха, подобрав юбку, опустилась на колени.
Снова стали клониться к полу белые, чёрные и голубые платки. Но один маленький цветастый платочек не наклонился. Фрося делала отчаянные знаки, показывая подруге на дверь. Значит, надо было уходить, и уходить немедленно.
Девочки бегом спустились с церковной горы. Здесь можно было остановиться. Никто их не догонял.
На выгоне паслось стадо. Коровы жадно захватывали толстыми губами сладкую молодую траву. Мальчик-пастушонок, поглядывая на девочек, жевал щавель. Через плечо пастушонка висел длинный кнут.
— Ой, Лариска, кого я сейчас у церкви видела! Чуть было листовку ему не сунула, а когда разглядела, прямо обмерла.
— Кто же это был?
— Печенёвский староста, твой дядька. Теперь он знает, что мы не поехали в Германию. Как думаешь — донесёт?
— А может, и нет. Партизан побоится.
Ларе не хотелось говорить о дяде в такой весёлый весенний день. Жаль только, что в кошёлке осталось несколько листовок. Надо кому-нибудь их отдать.
— Эй, мальчик! — окликнула Лара пастушонка. — Ты грамотный?
— А тебе что? — мальчик выплюнул изо рта щавель, вытер зелёные губы, — Мы в немецкую школу не ходим.
— И мы не ходим. Но ведь в нашей школе тебя читать учили? Возьми, почитай.
Мальчик неохотно взял протянутые Ларой листовки, развернул их и протяжно свистнул. Ему бросилась в глаза крупно написанная фраза: «Смерть немецким оккупантам!»
— Это мы прочтём. Всей деревней прочтём.
Он засунул листовки за пазуху и побежал по изумрудно-зелёному выгону, оглушительно хлопая кнутом. Своими ухватками он сильно напоминал Мишку.
«А что сейчас делает Мишка? — подумала девочка. — Кажется, он вчера на меня обиделся. Чудак человек! Неужели нельзя пошутить?»
— Твоя работа?
Командир бросил на лавку застреленную курицу.
Мишка поёжился. Как будто похоже. И у той были такие же пёстрые перышки. Мишка потрогал морщинистую жёлтую куриную ногу. Наверное, она.
Просто удивительно, как быстро всё стало известно! Не успел вернуться, как уже вызвали к командиру и даже курицу в штаб приволокли.
— Что молчишь? Это твоя работа?
— Моя.
— Я так и знал! Еду по лесу, а навстречу деревенская женщина. «Иду, говорит, на вашего дъютанта жалиться. Прискакал утречком в нашу деревню — и ну по курам палить. Пеструшку мою застрелил».
Мёртвая курица зловеще смотрела на Мишку мутным глазом. Её поникший гребешок побледнел.
— Мы беспокоимся, куда он пропал, что случилось, а он безобразничает… Да разве может так поступать партизан?
— Я не безобразничал… Я только хотел попрактиковаться в движущуюся мишень.
— Вот за эту движущуюся мишень и сядешь под арест.
— Слушаюсь! — держа руки по швам, вытянулся Мишка. — Задачник разрешите с собой взять?
— Задачник? — Командир чуть заметно улыбнулся. — Ну что ж, разрешаю. Возьми.
Егоров повёл Мишку в амбарчик, куда сажали под арест. Мальчик шёл бодро, сбивая на ходу головки одуванчиков. Под мышкой торчал задачник.
— Эх, адъютант! Надо же было тебе проштрафиться! Из-за каких-то курей сам попал, как кур во щи!
— Вот именно попал! — радостно подтвердил Мишка. — Та деревенская тётенька, которая на меня командиру жаловалась, ещё не всё рассказала. Я и в другую курицу тоже попал.
— Лихо!
— И ещё я, дядя Егоров…
— Кончай разговор. Я заступил на пост, а часовому разговаривать не положено.
Егоров запер дверь, и Мишка очутился один в пропахшем мышами амбарчике. Мальчик сел на пол, раскрыл задачник. Свет проникал через одно-единственное узкое окошечко, но многие задачи Мишка знал наизусть.
«Со станции вышел поезд…»
Мишка живо представил себе паровоз с чёрной свастикой на стальной груди. С его платформ ощерились пушки. Как дракон, рассыпая искры, чёрный поезд несётся в ночь. И вдруг — столб пламени, грохот. Чёрный поезд рухнул под откос! Партизаны заложили на рельсах взрывчатку.
Мальчик вскочил на ноги и отчаянно забарабанил кулаками в дверь:
— Дядя Егоров! Выпустите меня! На одну минуту!.. Я должен срочно доложить командиру!..
Как он мог позабыть, что ещё до истории с курами разговаривал в деревне с одним стариком. Старик просил передать командиру, что может показать озеро, в котором наши войска, отступая, затопили взрывчатку — тол.
Всю дорогу Мишка думал про взрывчатку, но, когда его стали отчитывать, позабыл.
Мальчик метался по амбару, как мышонок в мышеловке.
— Дядя Егоров! Дядя-я-я… Выпусти меня…
Егоров не отвечал.
Наконец вопли утихли.
«Умаялся, уснул», — подумал Егоров.
Ему и самому хотелось дремать. Опершись о винтовку, он клевал носом. И вдруг заморгал глазами, выпрямился. Перед ним стоял командир.
— Часовой! Вы кого сторожите?
— Арестанта, товарищ командир бригады! Лично ваш адъютант сидит под замком.
— Сидит? Давайте проверим. Откройте дверь.
Открыли — никого. На полу белел раскрытый задачник. Бестолковый шмель, жалобно гудя, колотился о стенки, пока его не подхватила струя воздуха и не вынесла в окно.
Шмель показал путь, которым воспользовался мальчик. Только Мишка, благодаря своей ловкости и худобе, мог пролезть в узкое амбарное окошко.
Егоров ахнул и попятился за дверь.
— Дядя Егоров, — донёсся до него знакомый голос — Вы не расстраивайтесь, я сейчас своё
