— Не будем о жертвах, Ван! Только о любви.

— Но взгляни же, дорогая, вот он я, упиваюсь твоим языком, а здесь я приклеился к твоему нёбу и…

— Перерыв! — взмолилась Ада. — Быстренько-быстренько!

— Всегда рад Вам служить, пока мне не стукнет девять десятков, — заверил Ван (пошлость подглядывателя оказалась заразительной), — причем девятью десять раз в месяц, по грубой прикидке.

— Ах, прикинь погрубее, еще и еще погрубее, скажем до ста пятидесяти, что означало бы, означало бы…

Но внезапный ураган смел эти подсчеты к чертям собачьим.

— Что ж, — предложил Ван, когда сознание к ним вернулось, — обратимся вновь к нашему исковерканному детству! Мне не терпится (поднимая альбом с прикроватного коврика) избавиться от этой обузы. Ага, новый персонаж, надпись гласит: «Д-р Кролик».

— Погоди-ка. «Крем Ван» хоть и лучший в мире, но избыток все же стоит убрать. Вот так. Ах, это мой бедный учитель естествознания!

Маленький «никкербоккер» в панамке, умирающий по своей бабочке («lepidopteron»). Страсть, болезнь. Что могла знать Диана о такой охоте?

— Любопытно, но у Кима он здесь вовсе не такой пушистенький и пухленький, каким я его воображал! Да нет же, дорогая, он высок, силен и красив, этот старый Мартовский Заяц! Объяснись!

— Нечего мне объяснять. Однажды я попросила Кима помочь мне принести кое-какие коробки и потом унести, вон наглядное доказательство. К тому же это вовсе не мой Кролик, а его брат Кароль, а может, Карапарс, Кролик. Доктор философии, родом из Турции.

— Обожаю, как ты щуришься, когда врешь! Удаленность миража в Малом Бесстыдстве.

— Я не вру! (с прелестным высокомерием) Он действительно доктор философии!

— Ван ist auch[398] не профан, — пробормотал Ван со значением.

— Наша самая заветная мечта, — продолжала Ада, — наша с Кроликом самая заветная мечта — это описать и проиллюстрировать ранние стадии развития, от яйца до куколки, всех известных рыже- коричневых нимфалид, Больших и Малых, начиная от тех, что водятся в Новом Свете. Я бы взялась за организацию постройки аргиннинария (защищенного от вредителей питомника) с регулируемой температурой и иными приспособлениями — скажем, с соответствующими запахами ночи и ночными голосами животных, чтоб в особых сложных случаях создать естественную атмосферу — гусеницам необходим изысканный уход! Сотни их видов и прекрасных подвидов водятся в обоих полушариях, но, повторяю, мы бы начали с Америки. С живых яйцекладущих самок и живого зеленого корма, такого как многообразные фиалки, доставляемые самолетом отовсюду, начиная да хоть бы с арктических ареалов — Ляски, Бра д'Оры, острова Победителя. В этом скопище должен быть также и фиалкарий с восхитительными цветущими растениями — от endiconensis рода Северной Болотной Фиалки до всего миг цветущей, но великолепнейшей Viola kroliki, недавно описанной профессором Холлом из Залива Гутзон. Я бы изобразила в цвете все возрастные стадии и графически безупречные гениталии насекомых, а также строения прочих органов. Что за прекрасная была бы работа!

— Творение любви, — сказал Ван, переворачивая лист.

— Увы, мой милый единомышленник скончался, не оставив завещания, и все его коллекции, включая и мой скромный вклад, были проданы заурядным крольчатником клана Кроликов немецким агентам и татарским дельцам. Подло, несправедливо и ужасно печально!

— Мы подыщем тебе другого научного руководителя. Итак, что теперь?

Три лакея, Прайс, Норрис и Уард, выряженные для смеху пожарными. Младой Бут пылко целует в подъем с голубыми прожилками обнаженную ножку, воздетую и поставленную на перила лестницы. Ночной со стороны сада снимок: окно библиотеки с маленькими белыми призраками за ним, припавшими носами к стеклу.

Красиво расположенные веером на одном листе семь маленьких фоточек (diminutive stills), заснятых с интервалом в минуту, — явно из весьма удаленного укрытия — из глубин высокой травы и полевых цветов, из-под густо нависшей листвы. Отсутствие должного света и вклинивающиеся травинки неназойливо камуфлируют главные детали происходящего, в чем подозревается нечто больше, нежели обычная потасовка между двумя не вполне одетыми детишками.

На центральной миниатюре единственное, что в Аде хорошо различимо, это ее худенькая рука, замершая в воздетом положении вскинутым флагом, ненужное платье валяется в траве среди ромашек. На переднем плане возникает лупа (теперь извлеченная из-под простыни), скользя по верхам ромашек первого снимочка, натыкается на поганый гриб с плотно пригнанной шляпкой, поименованный по шотландским правилам (еще со времен отмены охоты на ведьм) «лорд-эректор». Еще любопытное растение, Дынька Марвелла, внешне напоминающая тыл увлеченного делом молодца, почти отчетливо различима на фоне бескрайнего цветочного пространства третьего снимка. На последующих трех la force des choses («безумство совокупления») настолько разметало буйные травы, что можно уже разглядеть детали запутанной комбинации, состоящей из неловких цыганских захватов и недозволенных «нельсонов». И наконец, на последнем снимке Ада обеими руками приводит в порядок волосы, в то время как ее Адам стоит над нею, цветущая ветвь заслоняет его бедро с нарочитой небрежностью средств, к каким старые мастера прибегали, блюдя райское целомудрие.

Равно небрежным тоном Ван заметил:

— Родная, ты слишком много куришь, у меня весь живот в пепле. Надеюсь, Бутыльян знает точный адрес профессора Богарнэ в его Афинском прибежище изобразительных искусств?

— Не стоит закалывать его, — сказала Ада. — Пусть он придурок, пусть даже шантажист, но в его гнусности мне мнится истошный стон («visceral moan») больного художества. К тому же этот лист единственный здесь мерзкий по-настоящему. И еще не надо забывать про засаду в саду малолетки-златовласки.

— Какое к черту художество! Убожество, а не художество! Сделать подтирку из «Cart du Tendre»[399]! Зря ты мне все это показала. Этот скот всю нашу память опошлил! Либо глаза ему хлыстом выбью, либо спасу память о детстве и сам напишу книгу: «Ардис: семейная хроника».

— Ой, напиши! — воскликнула Ада (перевернув еще одну отвратительную подглядку — по-видимому, сквозь щель в чердачных досках). — Смотри-ка, вот наш крохотный Калиф-остров!

— Не желаю больше смотреть! Похоже, эта грязь действует на тебя возбуждающе. Отдельные особи возбуждаются от комиксов про авто и бикини.

— Ван, прошу тебя, взгляни! Вот четыре ивы, помнишь?

— Оказывается, это единственный цветной снимок. Ивы из-за зеленоватой коры как будто зеленеют листвой, хотя на самом деле листьев нет пока, ранняя весна, и вон, видишь, наша с тобой лодка «Souvenance»[400] в кустах! А вот и последняя карточка: Кимов гимн Ардису.

Все обитатели выстроились в несколько рядов на увенчанной колоннами лестнице позади самой президентши банка баронессы Вин и вице-президентши Иды Ларивьер. К ним с обоих флангов примыкает по одной хорошенькой машинистке: Бланш де ла Торфяник (поэтичная, в слезах, поистине достойна обожания) и негритяночка, нанятая за пару дней до отъезда Вана, в помощь Франш, довольно угрюмо возвышающейся над нею во втором ряду и не сводящей глаз с Бутейана, который все в том же costume sport[401], в каком был, когда увозил Вана (та карточка скомкана и выброшена). По правую руку от дворецкого выстроились