попробовал. Забрал у фрица, ему уже не нужен…

Фляжка дрожала в руке. Жидкость была терпкой. Отпив глоток, он почувствовал блаженное тепло.

— Сильный ты парень, Лешек!

Тот оторвал фляжку от губ. Было желание потянуть еще, но он овладел собой и закрутил металлическую пробку. Знал, эта жидкость им еще пригодится.

— Держался молодцом, — добавил Заремба.

— Должен был, ведь иначе… — Лешек все еще с трудом подбирал слова. Он чувствовал дрожь в коленях.

Заремба понимал состояние молодого человека. Здоровой рукой он взял его за плечо, потянул на землю, прижал к себе. Сидели молча, прислушиваясь к залпам орудий, которые разносились эхом, ветерок, шелестевший в листьях кустов, освежал их вспотевшие лица.

— Пойду за досками.

— Хорошо, Лешек!

Днем они заметили несколько досок, лежащих на берегу реки. У него уже был план, как их использовать. Выбрав две широкие, в рост человека доски, он связал их поясами гитлеровцев.

— Русские дадут нам все, что нужно солдату, — сказал Заремба, оставляя в кустах обмундирование и оружие, чтобы не мешали при переправе.

Ракеты, опускаясь вниз, играли цветами радуги на глади реки, куда направились Лешек и Заремба. Подхорунжий нес доски. Вошли в реку, вода была холодная.

— Эх, если бы только… — Заремба не докончил. Подхорунжий обхватил его за талию. Вместе с досками опять укрылись в кустах. Острый партизанский слух и на этот раз не обманул их.

Четыре человека приближались со стороны реки, громко разговаривая. Прошли мимо, но примерно через полтора десятка метров остановились, немного постояли, о чем-то споря, и легли на землю.

— Холера! — забеспокоился Заремба. — Вдруг они захотят здесь лежать до утра?

— Подождем. Другого выбора нет, — наклоняясь к уху офицера, прошептал подхорунжий. — Эх, если бы была граната… Один бросок — и…

Сидели неподвижно. Им оставалось только пассивно ждать и надеяться, что гитлеровцы долго лежать не будут. Пригодился им теперь чай с ромом. Лешек и Заремба внимательно следили друг за другом, чтобы неосмотрительным движением не выдать себя.

От земли тянуло холодом. В районе Волыни и Полесья даже летней ночью можно замерзнуть. Здесь каждое утро все вокруг покрывает холодный туман. Партизаны сидели почти голые, скорчившись, стуча зубами. Колени дрожали. И когда им уже казалось, что они не вынесут дольше этого пронизывающего холода и бросятся на гитлеровцев, те встали, медленно отряхивая мундиры и брюки, размахивая руками, наконец забросили за плечи автоматы, пошли куда-то вниз к реке и исчезли во мраке.

Времени им хватило только на то, чтобы глубоко вздохнуть. Когда вода стала им выше пояса, подхорунжий помог Зарембе лечь на доски, привязал его своим ремнем и толкнул… Вода была почти теплая. А возможно, им так только показалось после многочасового ожидания на земле, пронизанной утренним холодом. Плыли. Течение относило их вниз, чего они больше всего опасались. Там, ниже, были поймы, полные тины, корневищ и водорослей. Это они успели заметить еще днем. Наконец минули опасные водовороты, относить стало меньше, как вдруг…

По гулу взрывающихся мин они поняли, что их заметили. Над ними повис холодный свет белых ракет. Теперь уже пришлось плыть в свете, режущем глаза, по воде, над которой проносились мелкие осколки.

Подхорунжий был хорошим пловцом. Детские и юношеские годы он провел на Турье и Припяти. Воды этих рек ему не были страшны. Но теперь… К счастью, течение опять стало сносить их вниз, что сейчас оказалось спасением. Вскоре они очутились среди водорослей и камыша, высоко поднимающегося над водой. Стрельба утихла. Уже не взрывались мины, не летели трассирующие пули, только ракеты по- прежнему освещали поверхность воды.

— Однако им не удалось нас зацепить, — радовался подхорунжий, толкая вперед доски, на которых лежал Заремба. Разве мог он знать, что радоваться рано, когда земля была под ногами, когда он положил на нее своего боевого товарища и сам прильнул к влажному песку…

— Поручник Заремба! Поручник… — Рыдания подступали к горлу подхорунжего. Он потерял сознание. Когда его подняли советские солдаты, он не мог понять, о чем они говорили, о чем его спрашивали… В ушах, в голове стоял неописуемый шум. Он не смог отвечать солдатам, только дрожащей рукой показывал на неподвижно лежащего офицера. Те поняли и склонились над ним…

Близился вечер.

Лес острым мысом старых деревьев примыкал к саду. Развесистые кроны яблонь, черешен и вишен маскировали скрытый в земле блиндаж командующего группой армий «Северная Украина».

Фельдмаршал Модель только что вернулся после инспектирования 4-й танковой армии, где провел несколько часов. Он чувствовал себя уставшим, но не хотел входить в блиндаж, чтобы хоть какое-то время не слышать треска полевых телефонов. Вечер обещал быть превосходным, хотелось провести его на воздухе.

Майор Ганс Петер словно читал мысли своего начальника. Когда Модель, выйдя из автомобиля, разминал уставшие ноги, Петер поставил под развесистой яблоней кресло и столик, принес рюмку и стакан, бутылку коньяка, минеральную воду.

Модель одобрительно кивнул адъютанту головой, развалился в кресле и взялся за бутылку…

На горизонте горел огромный солнечный шар. Откуда-то с северо-востока доносилось эхо артиллерийских выстрелов. Фельдмаршал, наслаждаясь французским коньяком, угрюмо смотрел перед собой. Он не восхищался красотой чудесного волынского вечера. Казалось, он заслушался этим артиллерийским грохотом. Он понимал, кто стреляет. Несколько дней назад отголоски канонады радовали его. А сейчас…

Тогда еще успешно выполнялась воля командующих группами армий «Центр» и «Северная Украина». И наконец, после упорных боев, удалось прорвать кольцо окруженных войск и соединить их с гарнизоном в Ковеле. Фельдмаршалы Буш и Модель могли быть довольны. Оперативный приказ № 7, подписанный Гитлером, возлагающий на них обязанность сконцентрировать главные силы обороны на участке фронта в районе Бреста и подчеркивающий необходимость овладеть Ковелём, выполнен. Сегодня на рассвете фельдмаршал Кейтель передал за это благодарность от Гитлера. Такой успех заслонил собой и потери в боях и неудачи в операциях против партизан, в том числе прорыв партизанской группировки Гарды и Иванова через Припять к русским. Самое важное, Гитлер был доволен. А ведь о Ковеле он упоминал 31 марта в Бергхофе. Модель хорошо это помнил…

Начальник штаба ставки верховного командования вермахта передал слова признательности Гитлера, но сам был сдержан. Сверх этого ничего не сказал. Неужели Кейтель еще ничего не знал? Моделей овладели противоречивые мысли. Может быть, наверху на какое-то время хотели скрыть это событие от командующего восточным фронтом?

На рассвете Модель выехал на передовую. Он осматривал места последних боев, разговаривал с их участниками. Солдаты потрепанных русскими дивизий постоянно задавали один и тот же вопрос: когда их отошлют в Германию для переформирования?

— Наивные они, что ли, или притворяются? — удивлялся фельдмаршал. — В Германию! Сейчас!

— У них хорошая память, господин фельдмаршал, вы им это обещали перед последними боями, — сказал в ответ сопровождавший его командующий 4-й танковой армией генерал Гот.

— Это было перед боями!..

Больше генерал-полковник Гот к этой теме не возвращался. Не поднимали этот вопрос и командир 342-й дивизии, бывшей в окруженном Ковеле, и командиры 130, 131 и 253-й пехотных дивизий, переброшенных в этот район в соответствии с приказом ставки, молчали, хотя хорошо знали, что от этих дивизий остались только названия. А возможно, отдавали себе отчет в том, что ставка все равно не даст согласия ехать на переформирование в Германию.