вторжения и вмешательства, нуждаются в нем.

– Для начала хотелось бы узнать, кто ты, – начал я. – Ты говоришь, что я тебя знаю. Но я никак не могу вспомнить. Кто ты такая?

– Кто я такая? – повторила за мной женщина, однако без тени насмешки. – Знаешь, что-то выпить хочется. Налей-ка нам виски со льдом. Выпьешь со мной?

Выйдя в гостиную, я откупорил бутылку с виски, бросил лед в стаканы и наполнил их. В потемках эта операция заняла у меня довольно много времени. Со стаканами я вернулся в спальню. Женщина попросила поставить их на столик у изголовья кровати и сесть рядом на стул.

Я сделал, как было сказано: один стакан поставил на столик и, держа в руке второй, уселся на обтянутый материей стул с подлокотниками, стоявший чуть в стороне. Глаза немного привыкли к отсутствию света, и я различил, как передо мной бесшумно шевельнулась тень. Женщина, похоже, приподнялась на кровати. В стакане звякнул лед. Я понял, что она отхлебнула виски, и сам сделал глоток.

Она долго ничего не говорила. Чем дольше длилось молчание, тем сильнее, мне казалось, становился аромат цветов.

– Ты в самом деле хочешь знать, кто я? – спросила женщина.

– Для этого я сюда и пришел. – Во мраке мой голос звучал каким-то неуютным эхом.

– Ты правда пришел узнать, как меня зовут?

Вместо ответа я откашлялся. И опять заметил, что со звуком в этой комнате творится что-то странное.

Женщина несколько раз встряхнула кубики льда в стакане.

– Ты хочешь знать мое имя, но, к сожалению, я не могу тебе ничего сказать. Тебя я знаю очень хорошо, и ты меня тоже. Но я не знаю, кто я.

В темноте я покачал головой.

– Не понимаю, о чем ты. Хватит загадок. Говори проще, мне нужно что-то конкретное – то, за что можно ухватиться, потрогать руками. Лом, чтобы взламывать дверь. Вот что мне надо.

Женщина тяжело вздохнула, и этот вздох, казалось, исходил из самой глубины ее сердца.

– Тору Окада, отгадай, как меня зовут. Впрочем, нет. Не нужно ничего отгадывать. Ведь имя мое ты уже знаешь. Надо только вспомнить. Вспомнишь мое имя – тогда я смогу выйти отсюда. И сумею помочь тебе отыскать жену, твою Кумико. Если хочешь найти ее, любым путем выясни мое имя. Это и будет лом, о котором ты говорил. У тебя совсем нет времени, чтобы сидеть и ничего не делать. С каждым упущенным днем Кумико все больше отдаляется от тебя.

Я поставил стакан с виски на пол.

– Скажи, где мы хотя бы находимся. И давно ты здесь? Что ты здесь делаешь?

– Тебе пора уходить, – неожиданно заявила женщина, будто придя в себя. – Если он застанет тебя здесь, будет плохо. Он еще опаснее, чем ты думаешь. И может тебя убить. Правда. Он и на такое способен.

– Кто это – он?

Женщина не отвечала, а я не знал, как себя вести. Все, приехали. Дальше дороги нет. В комнате повисла гробовая тишина – такая, что стало трудно дышать. Голова горела. Может, из-за пыльцы? Ее крошечные крупинки, смешавшись с воздухом, пробирались внутрь, душили.

– Ну что, Тору Окада? – снова заговорила женщина. Теперь ее голос звучал иначе. Он поменялся мгновенно и теперь как бы слился с вязким воздухом комнаты. – Опять, наверное, хочешь меня потрогать? Тела моего хочешь? Всю зацеловать? Ты же знаешь – со мной можно все, что только захочется. Я тебе ни в чем не откажу. Жена… твоя Кумико… такого не умеет. А я все могу. Будешь на седьмом небе от счастья, на всю жизнь запомнишь… Если ты…

Внезапно раздался стук в дверь. Резкий и отчетливый, будто вколачивали гвоздь во что-то твердое, он зловеще прозвучал во мраке.

Возникшая из темноты рука схватила меня за запястье.

– Сюда, быстро, – прошептала женщина. Снова постучали – два раза, с одинаковой силой. Тут я вспомнил, что, войдя, не запер за собой дверь.

– Ну, давай же. Тебе надо уходить отсюда. Есть только один выход, – шептала женщина.

Я двигался за нею, словно на буксире, ничего не видя вокруг. Кто-то медленно поворачивал дверную ручку, – от этого звука мороз побежал у меня по коже. В тот миг, когда черноту комнаты прорезала полоса света, ворвавшаяся из коридора, мы вломились прямо в стену. Она напомнила мне гигантское, холодное и вязкое желе. Чтобы эта масса не попала в рот, пришлось крепко стиснуть зубы. И тут до меня дошло: я же иду сквозь стену! Я прохожу стену насквозь, чтобы перенестись отсюда в какое-то другое место. И это меня нисколько не удивляет, как будто так и надо.

Я почувствовал у себя во рту язык невидимой женщины. Теплый и мягкий, он двигался, обвивался вокруг моего языка. Я вдыхал тяжелый аромат цветочных лепестков. Внутри, где-то в паху, зародилось слабое желание. Крепко зажмурившись, я поборол его и тут же ощутил, как сильно горит правая щека. Странно! Боли не было – только жжение. Откуда этот жар? Его источник где-то вовне или он закипает внутри меня? Не знаю. Но скоро все это исчезло: и язык, и запах цветов, и вожделение, и жжение на щеке. Я прошел сквозь стену и, открыв глаза, оказался по другую сторону – на дне глубокого колодца.

Перевалило за пять – небо уже посветлело, но я по-прежнему ясно различал над головой массу звезд. Все было, как говорил лейтенант Мамия: когда сидишь на дне колодца, звезды видны даже днем. Они излучали слабый свет, как редкие самоцветы в красивой оправе, – кусочек неба в форме четкой половинки луны.

В пятом или шестом классе мы с приятелями как-то взобрались на гору и разбили палатку. Тогда-то я и увидел в первый раз мириады звезд. Чувство было такое, будто небосвод вот-вот не выдержит их тяжести, расколется и рухнет на землю. Раньше, да и потом тоже, я никогда не видел такого потрясающего звездного неба. Все уснули, а ко мне сон никак не приходил. Выбравшись из палатки, я лег на спину и стал разглядывать это великолепие. Время от времени бездонную высь ярко прочерчивали падающие звезды. Я смотрел, и постепенно мне становилось страшно. Небо! Какое необъятное и глубокое! Огромное и чужое, оно давило, окружало, охватывало со всех сторон. Раньше мне казалось, что у нас под ногами прочный монолит, который всегда был и всегда будет. Вернее, я никогда об этом не задумывался. А на самом деле Земля – просто-напросто каменная глыба, плавающая в каком-то закоулке космоса, мимолетное видение в масштабах Вселенной. Случится что-нибудь с космической энергией, мгновенная световая вспышка – и завтра от этой штуки вместе со всеми нами и следа не останется. При взгляде на это усыпанное звездами небо захватывало дух, и я никак не мог прийти в себя от собственной ничтожности и зыбкости существования.

Глядеть на рассвете на звезды со дна колодца – совсем не то, что с вершины горы, где над тобой бескрайняя звездная сфера. Здесь я ощущал, будто все мое существо крепко связано с этими звездами особыми нитями, протянувшимися через тесное окошко. Между нами возникло что-то вроде интимной близости: из мрака колодца, в котором я сидел, звезды открывались только мне одному, и никому больше. Нечто особенное в них наделяло меня ответной силой и теплом.

Время шло, небо все больше насыщалось ярким светом летнего утра, и звезды одна за другой стали меркнуть. Они медленно растворялись в полной тишине, а я не отводя глаз наблюдал за ними. Но все звезды с небосвода летнее солнце так и не стерло – несколько самых ярких упорно не хотели гаснуть. К моей большой радости – ведь кроме изредка проплывавших в вышине облаков я со своего места мог видеть только звезды.

Во сне у меня выступила испарина, и теперь капельки пота стали остывать и холодить кожу. По телу пробежала дрожь. Пот напомнил о непроглядном мраке гостиничного номера и женщине из телефона. В ушах все еще звучали ее слова – буквально каждое слово – и стук в дверь; оставался и густой загадочный цветочный аромат. И Нобору Ватая продолжал вещать с телеэкрана. Время шло, а эти ощущения не отступали и совсем не теряли четкости. Потому что это был не сон, подсказывала память.

Я проснулся, а правая щека по-прежнему горела. Теперь к жжению примешивалась еще и слабая боль,