Кроны гималайские кедров у тротуара закрывали вечернее небо над головой.
— В жизни бы не догадался, что здесь ресторан, — сказал я, загоняя машину на стоянку перед домом.
Внутри заведение оказалось совсем крошечным — три столика и четыре табурета у стойки. Официант в белом фартуке посадил нас за у окошка в дальнем углу. За стеклом росла ветвистая слива.
— Ты какое вино будешь? — спросила она.
— Не знаю... Полагаюсь на тебя, — сказал я. В винах я разбираюсь гораздо хуже, чем в пиве. Пока она выпытывала у официанта секреты карты вин, я разглядывал сливу за окном. Японскую сливу в садике итальянского ресторана. Странное сочетание. А может, и не странное. Возможно, в Италии тоже бывают японские сливы. Как во Франции — выдры.
Решив, что будем пить, мы разработали план наступления на местную еду. Это заняло у нас кучу времени. Покопавшись в
— Может, возьмем еще одну
— Неплохая мысль, — одобрил я.
— Какая сегодня фирменная рыба? — спросила она у официанта.
— Только что привезли
— О да, пожалуйста! — тут же попросила она.
— И мне тоже, — добавил я. — А вместо гарнира — грибное
— А мне — овощное с помидорами.
— Вообще-то,
— Ничего, — сказал я. — Я со вчерашнего утра ничего не ел, а у нее растяжение желудка.
— Ага, — кивнула она. — Просто не желудок, а черная дыра.
— Как изволите, — сдался официант.
— На десерт — виноградный шербет и лимонное суфле, — добавила она. — А напоследок «эспрессо».
— Тогда и мне то же самое, — попросил я. Зачитывая вслух наш заказ, бедняга официант дважды
переводил дух. Когда он, наконец, удалился, она рассмеялась:
— Ты столько себе заказал... Зачем? Лишь бы от меня не отстать?
— Вот еще, — возразил я. — Я сейчас хоть слона могу съесть, не веришь? Тысячу лет уже так не голодал.
— Это здорово! — похвалила она. — Людям, которые мало едят, я не доверяю. Так и кажется, будто они что-то скрывают. Правда же?
— Не знаю... — пожал я плечами. Я и правда не знал.
— «Не знаю» — твое любимое выражение, да? Я не знал, что на это ответить, и просто кивнул.
— С чего бы это, а? Почему все твои образы такие неопределенные?
«Не знаю», — чуть не ляпнул я снова, но тут появился официант. С почтительностью придворного костоправа, исцеляющего ножку Его Высочества, откупорил бутылку и разлил вино по бокалам.
— Помнишь Камю, «Постороннего»104? Там главный герой все время говорил «я не виноват». Как же его звали-то...
— Мерсо, — подсказал я.
— Точно, Мерсо! Я давно читала, еще в школе... А сегодняшние школьники Камю не читают. Вообще. Я на работе все эти данные обрабатываю, так что знаю. А ты каких писателей любишь?
— Тургенева.
— Ну, Тургенев... Это все-таки не очень великий писатель. Да и старомодный какой-то.
— Не знаю, — пожал я плечами. — Мне нравится... Флобер тоже неплох. И Томас Гарди.
— А современных совсем не читаешь?
— Иногда. Сомерсета Моэма.
— Считать Моэма современным, — она потянулась к своему бокалу, — это все равно что искать пластинки Бенни Гудмена105в музыкальных автоматах.
— Главное, читать интересно, — не сдавался я. — Помню, «Острие бритвы» прочел раза три. Пускай и не памятник литературы, зато увлекательно. По-моему, лучше так, чем наоборот.
— М-да... — Она задумалась. — Ну ладно. Рубашка у тебя все равно очень стильная.
— Спасибо, — улыбнулся я. — Ты тоже прекрасно выглядишь.
— Благодарю, — сказала она. На ней было платье из темно-синего бархата с белым кружевным воротничком. На шее — две серебряные цепочки.
— Сразу после твоего звонка пошла домой и переоделась, — объяснила она. — У меня работа от дома в двух шагах. Очень удобно.
— И не говори, — кивнул я. «И правда, удобно!» — хмыкнуло эхо в моей голове.
Принесли закуски. Мы замолчали и накинулись на еду. Каждое блюдо было легким и аппетитным — не к чему придраться. Все продукты свежайшие. Упругие устрицы пахли так, будто их подобрали с морского дна всего минуту назад.
— Как твои дела? — спросила она, вонзая вилку в устрицу. — Разобрался со своими единорогами?
— Пожалуй, — кивнул я, стирая с губ салфеткой чернила каракатицы. — Можно сказать, разобрался.
— И где же ты их нашел?
— Вот здесь, — сказал я и постучал себя пальцем по лбу. — Единороги живут у меня в голове. Целое стадо.
— Это ты в переносном смысле?
— Да нет. Переносить тут нечего и некуда. Они действительно обитают в моем сознании. А кое-кто их обнаружил и рассказал мне их историю.
— Интересно. Какую?
— Да ничего интересного... — Я передал ей блюдо с баклажанами. Она взамен отдала мне корюшку.
— Нет, расскажи! Я правда хочу послушать.
— В общем, у каждого человека в глубине мозга существует нечто вроде ядра, которое он не может ни осознать, ни почувствовать. В моем случае это ядро имеет форму города. По городу течет река, а сам он обнесен высокой кирпичной стеной. Жители города не могут выйти за стену. Это могут только единороги. Единороги вдыхают в себя чувства и воспоминания горожан. Они впитывают человеческое «эго», как промокашка воду, и уносят из города во внешний мир. Поэтому в самом городе нет никакого «эго». Нет понятия человеческого «я». И я живу в этом городе... Вот такая история. Сам я этого города никогда не видел, поэтому больше ничего о нем не знаю.
— Какая оригинальная история, — восхитилась она.
Я вдруг понял, что старик ничего не рассказывал мне про Реку. Черт побери, похоже, меня все больше затягивает в тот мир.
— Но я же не сочинял ее специально, — сказал я.
— Ну и что? Пускай даже на уровне подсознания — она же все равно твоя и больше ничья, так или нет? Никто у тебя ее не отнимет.
— В этом смысле — конечно...
— Неплохая корюшка, правда?
— Объедение.