Правда? Ляпну я те чё хочешь, только убери от меня свои лапы и перестань меня тискать, понял? Ты чё, не врубился?

– Кэй, все не так, не заводись, все совсем иначе, я хочу сказать, что нам надо прекратить доставать друг друга. Мы просто измочаливаем себя, не правда ли? Давай перестанем это делать. Слышишь меня, Кэй?

– Я тя слышу, а ты завязывай, отключай музыку!

– Я не хочу с тобой расставаться, я буду работать в порту, и в Иокогаме смогу зарабатывать по шесть тысяч в день, а это кое-что, понятно? И я могу это заработать, а больше не сидеть у тебя на шее, и меня не будет волновать, что ты якшаешься с этими черномазыми, понятно? Давай наконец перестанем доставать друг друга, такие ссоры ни к чему хорошему не приведут, согласна? Я уже завтра выйду на работу, решено.

Кадзуо опустил руку на плечо Кэй, и она даже не попыталась ее сбросить. На глазах у Ёсияма Кадзуо разжевал две таблетки «Ниброль» и ехидно наблюдал, как они ругаются.

В одних брюках Окинава сидел на полу кухни и вкалывал героин. От его тела поднимался пар.

С искаженным лицом Рэйко вогнала себе иглу в вену.

– Рэйко, когда ты научилась так ловко ширяться? – спросил Окинава.

Растерявшаяся Рэйко посмотрела на меня и подмигнула:

– Это Рю меня научил.

– А тебе не хочется раздвинуть ноги, Рэйко?

– Перестань нести чушь, разве не понимаешь, что я терпеть не могу заниматься сексом? Я не могу делать это ни с кем, кроме тебя.

Кэй встала, поставила «Первый альбом» группы «The Boz» и включила звук на полную мощность.

Ёсияма что-то сказал, но она притворилась, что не расслышала. Он протянул руку к усилителю, убрал звук и произнес:

– Мне нужно кое-что тебе сказать.

– Нам не о чем разговаривать. Я хочу слушать «Boz», прибавь звук!

– Кэй, этот след от засоса на твоей шее от Кадзуо? Верно? Это сделал Кадзуо?

– Ты болван, он остался еще с той вечеринки.

Кэй задрала юбку и показала большой синяк от засоса на бедре.

– Завязывай, Кэй, – сказал Кадзуо и одернул ее юбку.

– Чё?

– Я помню тот синяк у тебя на ноге, но признайся, что на шее еще вчера у тебя ничего не было? Правда, Рю, там ничего не было? Кадзуо, я подозреваю, что это твоя работа, я ничего не имею против, но признайся!

– У меня не настолько большой рот, понятно? А если ты ничего не имеешь против, к чему поднимать такой шум?

– Эй, Рю, прибавь звук. Я сегодня с самого утра мечтала послушать эту песню, иначе чё бы я приперлась сюда, прибавь звук!

Я валялся на кровати и притворился, что не слышу Кэй. У меня не было сил, чтобы встать и дойти до усилителей. Я поглаживал ногти на пальцах ног. Рэйко с Окинавой расстелили на кухне одеяло и улеглись на нем ничком.

– Меня не волнуют следы от засосов или что-то подобное, я говорю только о том, о чем не устаю твердить – о чем-то более значимом. Поймите, нам нужно стать чуточку лучше, я хочу сказать, что нам нужно заботиться друг о друге. Мы живем на ином уровне, чем обычные люди, поэтому давайте опекать друг друга.

Потирая ногу, Кадзуо спросил:

– Что за бред ты несешь, Ёсияма? На каком еще другом уровне? О чем ты болтаешь?

Даже не повернувшись к нему, Ёсияма тихо выдавил:

– Это не твоего ума дело.

Ногти у меня на ногах пахли ананасом. Что-то кололо меня в спину. Отбросив подушку и заглянув под нее, я обнаружил, что это лифчик, забытый Моко.

Бюстгальтер был расшит цветочками и пропах нафталином. Я запихнул его в шкаф. Там висела серебристая ночная рубашка. Мне вспомнился вкус теплой спермы Джексона, и меня замутило. Мне показалось, что она еще у меня во рту, и когда я начал крутить языком, этот привкус вернулся. Я вышвырнул щипчики для ногтей на веранду и увидел женщину, выгуливающую в больничном саду немецкую овчарку. Она поприветствовала какого-то прохожего и остановилась с ним побеседовать. Собака туго натягивала поводок. Мне показалось, что рот у женщины черный, как это бывало в давние времена, когда женщины обычно чернили зубы, и я решил, что зубы у нее просто в ужасном состоянии. Когда она смеялась, то прикрывала рот ладонью. Собака рвалась вперед и громко завывала.

– Знаете, мы нужны друг другу. Не знаю, как вы, но у меня никого не осталось: моя мать умерла. Многие настроены против нас, верно? Начнется большая свара, если тот мужик из социалки нас обнаружит, это уже будет не приют для малолеток. Мы должны помогать друг другу, как это было, когда мы в Киото купались в реке. Мне бы хотелось, чтобы все было как тогда, когда мы только что познакомились. Не понимаю, зачем нам ссориться, давайте жить дружно, ведь деньги ничего не решают, и скоро я снова устроюсь на работу. Знаете, скоро у меня будет стол, полки и прочая мебель из Роппонги, про которые трендела Моко, а еще будет стенка, камин и прочая дребедень. И тогда, Кэй, ты снова сможешь их рисовать.

Я буду зарабатывать, начну работать, кое-что заработаю, и ты сможешь завести еще одного кота. Мы снимем новую квартиру, с раздельными туалетами, и начнем все сначала. Мы сможем, как Рю, поселиться в Фусса, приобрести там дом, и вместе с нами будут жить кто-нибудь вроде Окинавы и Рэйко, годится? Там поблизости есть много свободных комнат и старых домов американских вояк. У нас будет травка, и каждый день мы будем устраивать вечеринки и оттягиваться. И еще мы купим дешевую подержанную машину: поскольку у Рю есть иностранный дружок, которому хочется ее продать, мы купим ее, а я получу водительские права. Я смогу сделать это быстро, и тогда мы сможем отправиться на побережье и ловить там кайф, идет? Мы там оттянемся, Кэй, верно?

Пойми, Кэй, когда умерла моя мамаша, я не пытался на тебя давить и вбивать тебе в башку, как много она для меня значила. И это не значит, что она была для меня дороже, чем ты, но ее не стало, и у меня нет никого, кроме тебя. Вернемся домой и начнем все сначала.

Ты поняла, Кэй, что я имею в виду?

Ёсияма прикоснулся рукой к щеке Кэй. Та холодно оттолкнула его руку и, потупившись, рассмеялась.

– И тебе, чё, не в падлу говорить такое, глядя на меня доверчивыми глазами? Все же это слышат, и чё там случилось с твоей мамашей? Это никак не связано с тем, что происходит щас. Я ничё не знала про твою мамашу, и щас мне нет до этого дела. Мне противно быть с тобой.

Усек? Я не могу больше это выносить. С тобой я чувствую себя такой замухрышной и задрипанной, мне уже невмочь.

Кадзуо с трудом сдерживался, чтобы громко не расхохотаться. Слушая Ёсияма, он зажимал ладонью рот, но когда Кэй продолжила свои жалобные излияния, он встретился глазами со мной и уже не смог удержаться от смеха.

– Еще и персидский кот! Ну дела!

– Слышишь меня, Ёсияма? Если хочешь меня о чем-то попросить, вначале выкупи из ломбарда мое ожерелье. После того, как вернешь подаренное мне папой золотое ожерелье, и выскажешься.

– Ты же сама его заложила, Кэй, потому что хотела купить химинал, ты напилась и сама заложила его.

Кэй разрыдалась, и лицо у нее сморщилось. При виде такой сцены Кадзуо перестал смеяться.

– Послушай, Кэй, что ты несешь, ты же сама сказала, что если я хочу, то могу его заложить. Тебе хотелось принять химинал, и ты предложила сдать ожерелье в ломбард.

Кэй утерла слезы.

– Прекрати об этом! Чё поделать, если уж ты такой подонок. Ты даже представить не можешь, как я потом рыдала, как завывала по дороге домой. А ты тем временем выдавал свои песенки, так?