И если микроскопический тираж терялся, ломался, уничтожался, короче, пропадал ни за понюшку табаку, то исчезало и само творение. Отныне его можно было лишь вообразить по ссылкам или цитатам, приведенным в других книгах, или раскопать в каких-нибудь безумно древних монастырях. Чуть не половина староиндийских книг вообще не найдены в Индии, но удалось обрести их переводы на китайский и тибетский языки.
К чему я, собственно, клоню: среди утраченных книг —
Взгляды Карла Маркса о базисе и надстройке подробно изложены в индийских манускриптах четвертого века до н. э., но эти еретические тексты на территории Индии не сохранились, возможно, их просто-напросто в клочья изорвал и проглотил бог лазурного неба Варуна. Зато на индийские скрижали аккуратно внесены высказывания, которые гневно опровергают материалистическую философию, высмеивают ее и показывают, насколько она абсурдна и нелепа!
Материалисты Древней Индии критиковали Веды, восставали против любых форм волшебства, запальчиво объявляли, что бога нет, обрушивались на институт жрецов. Ни рая, ни ада, ни души отдельно от тела, утверждали они, все это опиум для народа! Реально существует исключительно материя в ее различных формах, а также мир, данный нам в ощущениях.
То, к чему дух противоречия за неделю в чудотворной Индии прибуксовал Томаса, Индия «проходила» на протяжении нескольких столетий без малого три тысячи лет тому назад.
Да еще у Томаса кончились наличные. Первое, что он вскричал, случайно увидев нас на улице:
— Я уже сутки без денег!..
Ну, мы решили помочь Томасу в Раникете отыскать банк — хоть деньги снять со счета. Такой он вид приобрел тут, не внушающий доверия. Что значит привычка к наезженной колее. Он жаловался нам, жаловался, прямо чуть не плакал!
— …У всех душа нараспашку, — говорил он, — а туалет — большая редкость!
— Вот и я тоже не большой любитель путешествий в экзотические страны, — стал Лёня утешать Томаса. — Мне нравится, — он говорит, — убогость российского пейзажа. Мне нравятся эти люди в черных пальто приталенных, в черных ботинках и черных шапках. Мне не нужна пестрота! И я не буду питаться папайями, потому что я их не люблю. Я люблю картошку, капусту и гречневую кашу. И вообще, — мечтательно говорил он, — наш край славится огурцами!..
Томас молча идет, ничего не отвечает. Тогда Леня — с другой стороны:
— Хотя, — говорит, — одинокому человеку хорошо тут путешествовать. Бывают ведь такие, у кого ни детей, ни родителей. Ему даже некогда грустить, все время есть чем заняться: присоединиться к кому- нибудь, потом отстать, вот он посмотрел на компас — где север? Вон север, гималайский вид там. Он — туда переезжает, поближе. Все ближе и ближе, так незаметно достигнет снегов… А, конечно, тот, у кого семья, по семье начинает скучать, — по семье, по сыну, по собаке… Тем более — у кого любимая работа. Или уж кому его семья — во! уже — ругань, пьянство, — добавил он, — тоже тут хорошо туда-сюда походить…
Наконец над каким-то проломом в стене, можно даже сказать, над зияющей дырой мы увидели надпись «BANK» и проникли туда со всеми предосторожностями. В окошечке за стеклом сидел индус в чалме с полуприкрытыми глазами. Томас вежливо протянул ему свою кредитную карточку. Тот взял ее, повертел в руках, вернул и спрашивает:
— А что это такое?
Леня отвечает ему, шутя:
— Это? Медиатор, чтобы играть на гитаре!
Другого банка мы не нашли.
— И как мне быть? — развел руками Томас.
Лёня предложил Тому скромную субсидию.
— А! — тот махнул рукой. — Билет обратный у меня в кармане, за проживание уплачено, буду жить, как при коммунизме.
Все тяготы духовных исканий легли Томасу на плечи, когда он отправился к себе, как Лёня говорит, «в санаторий». Черный дурацкий хитон, ни рупии в кармане, до возращения домой — вечность, сейчас придет, усядется по-турецки, откроет тетрадку и будет петь песню Бабаджи, глотая слезы.
— Если по дороге его съест леопард, — вздохнул Лёня, — это будет для него избавлением.
А на обочинах — сосны, сосны, закат и сквозь стволы — пронизывающее свечение, когда каждая пылинка видна, как она дрожит в луче. Неожиданно в ярком сиянии стали проступать очертания человеческой фигуры. Дивный запах ладана или миры, нет, явный аромат мускуса распространился по всей округе, когда, сверкая величием и славой, был воздвигнут Его телесный храм. Существо неизмеримого и нераздельного мира, древний и вечно юный Учитель шел рядом с Томасом-Снежной вершиной неслышными шагами, почти не касаясь земли.
И мы с Лёней долго смотрели им вслед, пока они не исчезли за поворотом.
О том, что в Раникете наступил рассвет, мы узнавали по птичьему гомону и одномоментно включенным репродукторам, откуда принимались литься во всю ивановскую индийские песнопения.
Ой, как они обожают громкую музыку. Такое впечатление, что у каждого дома — громкоговоритель. До глубокой ночи на базаре, из окон домов, чайных и трактиров разносятся вдохновляющие мелодии. Будто у индийца совсем нервов нет. Он так и норовит расположиться поближе к репродуктору и при этом завести с соседом задушевный разговор!
— А?
— Что???
— Что ты сказал??? — только и переспрашивают друг у друга.
Всякий раз меня поражало, что первая песня — «побудка» звучит низковато и мрачновато. Потом часа два раздаются строгие молитвенные напевы. Ближе к полудню, глядишь, дело веселей пошло, музыка так и взмывала к небесам, зато поздним вечером она приобретала таинственный, даже магический окрас.
Такое песнопение — индийская рага — в переводе с санскрита означает «страсть, цвет и привязанность». Каждая нота октавы в ней связана с каким-то цветом, а также голосом птицы или зверя. «До» созвучно ярко-зеленой краске и крику павлина, «ре» — алый цвет, пенье жаворонка, «ми» — золото и блеяние козла, «фа» — желтовато-белый цвет и крик цапли, «соль» — черный, пенье соловья, «ля» — солнечный и ржание лошади, а в ноте «си» цвета сплавляются воедино и слышится трубный рев слона.
Тут всё не просто. Звучащая рага в душе у тебя рождает состояние,
Теперь я поняла, что к чему: цепочка раг начинается с предрассветной поры, и первая, «лалит», знаменует встречу тьмы и света. Утро — время для медитации, музыка звучит в нижних регистрах, очень сосредоточенно. По мере того, как день разворачивается, вступают в силу светлые, воспламеняющие раги. Послеполуденная песнь напоена солнцем, ты прямо физически ощущаешь, как солнечные лучи пробиваются сквозь листву. Ночные раги требуют особой тщательности исполнения, бездонной глубины и самоотдачи.
Доподлинно известно, сказано в самом раннем на свете руководстве по музыкальной грамоте «Самаведе», что в сердцевине всего Сущего скрыто Вибрирующее Слово, Первичный Звук — АУМ, поэтому человек способен достичь неограниченной власти над природой с помощью мантр[11] и песнопений.
