непосвященный взгляд излишнего изгиба!..

Я предложила сделать привал. Но он не согласился.

— Тут надо сидеть на привале — спина к спине, чтобы видеть, откуда возникнет угроза. Но лучше все-таки отдыхать не в сердце джунглей, а на открытых местах: ляжешь на краю какой-нибудь полянки, — мечтательно говорит, — а там индийцы играют в гольф.

И вот наконец мы достигли края громадной долины, именуемой «площадкой для гольфа».

Я просто рухнула, не в силах больше сделать ни шага.

А Лёня кричит:

— Вставай! Вставай! Пойдем дальше! Смотри, все куда-то бегут — и взрослые, и дети… Наверняка тут есть что-то такое, что раз увидишь и не забудешь никогда! Всю жизнь потом будешь вспоминать!.. Как тогда — эти снежные горы!..

Жара, многие с зонтами, все действительно куда-то идут. Правда, в разных направлениях. Мы заметались: в одну потащились сторону, потом в другую, а это ж огромные расстояния! Опять забурились в лес, продираемся сквозь бурелом в надежде, что вот-вот, сейчас-сейчас… откроется неописуемый пейзаж — водоем или ущелье… То, что отныне и до конца будет нам сниться длинными московскими ночами.

Пересекая заросли боярышника и бамбука, мы обнаружили картонный щит. Там было написано, к счастью, по-английски (о, майн Готт, как говорила моя бабушка Мария, немка, а ведь могли бы написать на хинди!..):

— ОСТОРОЖНО! ТИГРЫ!!!

Ни слова не говоря, мы кинулись обратно.

— В чем тут секрет? — стал Лёня разгадывать тайну этой необъяснимой достопримечательности. — Ну, поляна для гольфа, спортивная площадка. И что?..

Я говорю:

— Да просто их радует открытое пространство!

— Что ты говоришь такое?!! — возмутился он. — Ты соображаешь, что ты говоришь??? Семь километров пилили, чуть не попали в лапы тигру, все ноги стерли — и вышли… на поляну! Я таких полян, знаешь, сколько навидался?

— Сэр! Сэр! — мы услышали. — Леди! Остановитесь!..

Оборачиваемся: за нами гонятся какие-то старшеклассники.

Мы сначала делали вид, что не обращаем на них внимания. Но когда толпа здоровых тинейджеров с воплями несется за тобой, нервы не выдерживают, даже если это миролюбивые лица индийской национациональности. Мы с Лёней дрогнули и обратились в позорное бегство. Вижу, они нас догоняют. Я резко затормозила и обернулась к ним с улыбкой.

Тут все начали со мной здороваться, знакомиться, жать руку. Окружили меня, хлопают в ладоши и просят:

— Мадам! Данс!!![15]

И надо же! Среди этих обалдуев тоже хлопал в ладоши — громче всех и кричал «Мадам, данс!» их учитель. Ну — туземцы! Лёня еле отвлёк эту теплую компанию: сказал, чтобы все сосредоточились, он сейчас будет делать фотоснимок на память. А индийцы как раз очень любят фотографироваться. Правда, наша фотография для них совсем получилась бесполезной (он снимал на свой аппарат), не важно, они приосанились, сделали серьезные физиономии. Короче, мы еле от них отделались.

Я сняла сандалии, пошла босиком. Земля горячая, трава мягкая, повсюду какашки оленей. Когда так идешь, ни о чем не хочется думать, только чувствовать, что ты ступаешь по Земле!

Ты ей свое тепло отдаешь, она тебе свое. Как говорили древние иудеи: «Под нами простерты вечные объятия…» Тогда у тебя совсем другая походка. (…Или, например, чудо человеческой улыбки! Перед отъездом в Москве ходила на почту за переводом, забыла паспорт, стою — руки развела, улыбаюсь. И незнакомая женщина, работник почты, мне деньги выдала без паспорта…)

Тут Лёню осенило:

— Да, да, действительно, им, видимо, нравится открытое пространство! Индийцы все норовят обожествить, а здесь им кажется, что это храм природный!

— Я в шоке, просто в шоке! — говорил он. — Вот это поле — оно ничего для нас не значило. А теперь я понял: это для них экзотическое место, радость всей Горной Индии! И не только Горной! Они любят эту поляну, приезжают сюда, играют в разные игры, веселятся, устраивают пикники, они видят на плоскости маленькими других людей, и для них это чудо.

Главное, подъезжает автобус за автобусом, оттуда с криком выскакивают люди и бросаются бежать по этой поляне. Но все равно они друг от друга бесконечно далеки, такой простор — невозможно приблизиться!

Странно, что к нам опять подгребли школьники со школьницами, на сей раз культурные, воспитанные дети с хорошими манерами из Дели. Расселись вокруг и начали спрашивать, откуда мы и куда, трудно ли быть художником в России и что нас поманило в эти края. Они хорошо говорили по-английски, а слушали серьезно, внимательно. Видимо, ученики особенной школы, похожей на славную «Шантиникетон»,[16] которую в начале века открыл, ухнув на это дело всю свою Нобелевскую премию, великий поэт Рабиндранат Тагор.

Там обучали в парках и садах, под сенью дерев, среди поющих птиц. Тагор считал, в такой обстановке ребенку легче выразить скрытые сокровища своей одаренности. (Сынок мой, Серёня, в школьные годы восхищался учителем по литературе: «Ой, он такой образованный — Пушкина от Гоголя с первого взгляда может отличить!»)

— Истинное воспитание, — говаривал Рабиндранат Тагор, седой, длинноволосый великан, бенгальский гений, философ глубочайших прозрений, — не в том, чтобы ребятам что-то вдалбливать из внешних источников. Но вывести на поверхность вашего существа бездонные родники внутренней мудрости.

Почему-то мне важно, что Рабиндранат лично учил детей петь, — естественно и без усилий, как поют птицы. Сам он переложил на музыку сотни индийских стихотворений, своих собственных и сочиненных в древности.

(«Опьяненный блаженством пения, — я забываюсь и зову Тебя своим другом, о мой Господь!»)

Интересно, что ученики в Шантиникетоне, хотя и не проходили специальную подготовку в йоге, соблюдали длительные периоды молчания.

Время от времени нам встречались в Индии такие утонченные люди. Тогда мы просто расслаблялись и отдыхали в их присутствии.

Лёжа в тени единственного на всю поляну гигантского дерева, уходившего ветвями в самый космос, посреди бесподобной, изумрудной, залитой солнцем долины, вобравшей все мыслимые красоты этого мира: увенчанная горами, обрамлённая озерами, усыпанная цветами, — мы думали, какие мы дураки, что в первый момент не оценили ее красоты и величия.

— А вон семейка — прямо на солнце лежит! — говорит Лёня. — Им-то что! У них носы не обгорят. У них носы две тысячи лет назад обгорели…

— Земля тут какая разогретая! — он говорил. — Метра на полтора, наверно, прогрелась! Она излучает энергию, дает, а не забирает, как будто держит тебя на своих ладонях. От этой земли жар так и пышет, а на Урале — там тянет прохладцей.

Так мы лежали, улавливая трепет здешней земли, и от избытка чувств я запела старую бенгальскую песню Тагора «Зажги светильник своей любви!». Вокруг спаривались кузнечики, мухи, стрекозы и жуки, уж очень здесь буйно торжествует жизненная сила, отовсюду струятся будоражащие токи, сам воздух наэлектризован, каждая твоя клетка насыщается неразрушимым светом.

Везде ползают огромные черные муравьи, блестящие на солнце. Увидят, что ты присел, подкрадываются и вынюхивают, не собираешься ли ты подкрепиться, — любая крошка вызывает сонмище муравьев.

Древнегреческий географ Страбон посвятил муравьям Индии немало волнующих строк. Что это-де