возродить мечту о мировой империи. Она вышла замуж за Марка Антония, и если были нужны доказательства того, что Цезарион — действительно сын Цезаря, то они были даны великолепной церемонией в Александрии, когда Антоний произвел тринадцатилетнего мальчика в сорегенты вместе с его матерью и присвоил ему громкий титул Царя царей. После битвы при мысе Акций, в которой Антоний и Клеопатра были разбиты Августом, молодой Цезарион, уже семнадцатилетний юноша, был отправлен в Индию в надежде, что там он будет в безопасности; но его перехватили по дороге, вернули в Александрию, где он был приговорен к смерти Августом.
Некоторые ученые склонны были видеть в Клеопатре Александра в женском обличье. Она мечтала объединить Запад и Восток, и было не удивительно, что власть интересовала ее больше, чем мужчины. Когда она вышла замуж за Антония, тому было уже пятьдесят, а ей — далеко за тридцать. Она располнела. Плутарх говорит: «Она притворялась, что сохнет от любви к Антонию, изнуряя себя диетой». Август, который видел ее после поражения, незадолго до ее самоубийства, нашел ее на постели, «на ней не было ничего, но рядом лежала какая-то одежда». Взгляд ее казался диким, волосы растрепались, голос дрожал, глаза запали. Она окружила себя портретами Юлия Цезаря и хранила письма, которые он ей когда-то писал. Август сел рядом и попытался успокоить ее, убеждая, что ей нечего бояться, но она сумела перехитрить его.
Должно быть, Август сразу узнал о самоубийстве Клеопатры, потому что, пытаясь спасти ее, тут же прислал к ней целителей из североафриканского племени псилли. В Риме они пользовались славой целителей от змеиных укусов и считались нечувствительными к яду змей и способными высасывать его. Но яд змеи Echis carinata, известной в Индии под именем «крайт», убивает за двадцать минут, и когда целители прибыли, было уже поздно.
Ее самоубийство лишило Рим великолепного зрелища — царица Египта в золотых кандалах. Так что Августу пришлось изготовить восковую фигуру Клеопатры, чтобы пронести ее по столице, празднуя победу.
— Можете ли вы сказать мне, почему пал Рим?
Вопрос был задан гиду англичанином в очках, похожим на учителя физики. Он стоял вместе с другими туристами на дороге, ведущей на Форум, а гид рассказывал о руинах. Бедный гид поначалу отмахнулся от вопроса и продолжал свое. Но вопрос звучал снова и снова, и гид, бросив неприязненный взгляд на англичанина, поспешно повел группу обратно к автобусу; и они поехали в Колизей. Я от души пожалел гида. Несправедливо задавать такой вопрос с утра пораньше, когда до обеда еще надо успеть в Колизей и музеи Ватикана!
Чуть позже в тот день я поднялся на Палатин и заказал бутылку холодного пива в ресторанчике, стоящем среди дворцов. Возможно, кто-нибудь из ранних императоров пировал здесь и напивался пьяным. Вопрос молодого человека не давал мне покоя. Можно было бы возразить, что Рим не пал, а был превращен Церковью в другую, духовную империю. Но молодой человек явно не это имел в виду. Он спрашивал о том, почему западная часть величайшего военного государства древности была завоевана варварскими племенами, — ведь Восточная Римская империя не распалась до тех пор, пока турки в 1453 году не взяли Константинополь.
Странно: падению Вавилона, Египта, Персии и Греции никто не удивляется, а коллапс Рима на западе продолжает занимать мир и является предметом посмертного обсуждения, которое все еще не закончилось. Ни один современный историк не верит в то, что причиной падения Западной империи являются варвары. Старое дерево прогнило изнутри, до того, как пришли варвары и повалили его.
На месте гида я бы ответил молодому человеку предположением, что ключ к причине падения западных провинций — анархия и гражданская война III века. После смерти Септимия Севера в 211 году за семьдесят три года сменилось двадцать три императора, двое из которых правили всего по месяцу, трое — по году, и тринадцатилетнее правление Александра Севера было из ряда вон выходящим событием. Иногда весть об избрании нового императора достигала Рима вместе с вестью о его убийстве. Семьдесят лет гражданской войны и военной анархии, реквизиций, истребления населения, налогов, расстроенной торговли, инфляции, нищеты и террора закончились реформами Диоклетиана, которые явились попыткой собрать государство воедино.
Трудно поверить, что римлянин времен Диоклетиана в его расшитом далматике — потомок римлян эпохи Цицерона; трудно также уловить в восточном деспоте, ожидающем, что придворные будут целовать край его одежд, сходство в цезарями века Августа, которые ходили по Форуму и запросто болтали и шутили с друзьями.
Самым удивительным было довольство и бездумная веселость Рима. Жители, воспитанные в трущобах, но проводящие свой день в мраморных дворцах, не помышляли ни о чем, кроме игрищ и бегов; Рим, смеясь, во весь опор мчался навстречу своей гибели. Гигантские руины терм Диоклетиана — как раз того времени, но когда смотришь на них, с трудом в это верится.
Диоклетиан испробовал все средства, чтобы скрепить то, что готово было рухнуть. В 301 году он заморозил заработную плату и цены и создал бюрократический аппарат, вдохновленный столетней практикой вымогательства. Сборщики налогов стали кошмаром для сельских жителей. Люди бежали из дома, чтобы не встретиться с ними, и мстили государству, становясь разбойниками. Богатым землевладельцам, научившимся избегать уплаты налогов, удавалось жить в своих поместьях, окружив себя серфами и вооруженной стражей (предвестье Средних веков), не подчиняясь чиновникам казны и то и дело подкупая их.
Возможно, самым худшим в государственном контроле была тактика фиксации не только заработной платы и цен, но и людей тоже. Теперь стало незаконным менять занятие, и сын был обязан продолжать дело отца. Все ремесла и профессии стали наследственными. На человека, бежавшего из булочной, желая стать серебряных дел мастером, начиналась охота, его ловили и водворяли обратно, как беглого заключенного. Рожденных в Риме больше не брали в солдаты. В армии служили в основном варвары- наемники под командованием пообтесавшихся в Риме варваров, потому что императоры предпочитали, чтобы их войсками управляли офицеры, которые не станут претендовать на пурпурную кайму. Такие претензии были еще впереди.
И вот в этой карикатуре на республику Платона единственным местом, где человек переставал быть единицей, платящей налоги, и становился существом с бессмертной душой, была Церковь. Епископы действительно являлись пастырями для своих прихожан и имели мужество даже противостоять властям. Святой Василий однажды обругал префекта преторианцев, и тот сказал ему, что до сей поры никто не осмеливался так разговаривать с ним. «Не удивительно, — ответил святой Василий, — ты никогда раньше не встречал епископа». Кроме того, что были введены грабительские налоги и государственный контроль, Рим так и не оправился от переноса столицы на Босфор, осуществленного Константином. Огромное количество богатого и знатного населения, а также наиболее предприимчивая часть ремесленников последовала за императором и помогла ему основать новый город.
Современные историки, философы и экономисты, продолжая исследования, начатые Гиббоном, пытались выделить этот микроб, вызывающий распад нации; выяснить, почему народы, когда-то знаменитые своей энергией, теряют волю и приходят в упадок, в то время как другие, до этого ничем не выдающиеся, горят энтузиазмом. Ростовцев упоминает о «разочаровании», поражающем цивилизацию, и о чувстве, что будущее не стоит того, чтобы ради него жить. «Там, где мы наблюдаем этот процесс, — говорит он, — мы видим и психологические изменения у тех слоев и классов, которые создавали эту культуру. Их креативная способность и энергия иссякают; люди устают и теряют интерес к творчеству, перестают ценить его; они разочаровываются; больше не прилагают усилий, стремясь достичь идеала на благо человечества; их ум занимает либо материальное, либо цели, не связанные с жизнью именно здесь, на их земле, и осуществимые где угодно». В западных провинциях Рима, считает он, такое состояние души и ума — «апатия у богатых и недовольство у бедных» — развивалось медленно и подспудно, но когда Империя после столетий мира и покоя оказалась перед необходимостью защищать себя, нужного для этого энтузиазма уже не было. «Чтобы спасти Империю, государство начало крушить и уничтожать население, унижая гордых, но не поднимая вверх униженных. И тогда возник социальный и политический конфликт III века, в котором государство, опираясь на армию, или, другими словами, на низшие классы, подавило классы высшие, унизило их и поставило в положение нищих».
