авторитетных источников, добавляет дополнительные подробности. Чрезвычайно любопытно сравнивать эти две замечательные книги. Господин Хибберт живо представил трагедию той сырой и ветреной ночи. Кажется, сам видишь, как по каменистой дороге ведут диктатора. На плечи накинуто промокшее одеяло, Кларетта крепко держит Муссолини за руку, фермер часто скрывал у себя беглых антифашистов, а потому не удивился, когда в половине четвертого ночи его разбудили условным сигналом, «вкрадчивым, настойчивым и повторяющимся — так фермеры подзывают к себе животных». Он впустил двух промокших и измученных беженцев без каких-либо вопросов, и, пока готовил им эрзац-кофе, жена его пошла наверх, выгнала из двуспальной кровати своих сыновей и приготовила комнату для незнакомцев. Довольно странно, что фермер поначалу не узнал Муссолини, который тут же удалился с Клареттой в приготовленную им комнату. Когда они разделись и легли в постель, двое стражников подслушивали у дверей, и им показалось, что Муссолини сказал: «Я уверен, что они меня не убьют», а затем вроде бы спросил: «Можешь ли ты простить меня?», на что Кларетта ответила: «Это уже не имеет значения». Дождь все еще не прекращался.
Пока они видели последние сны, их убийца или палач спешил из Милана. Звали его Вальтер Аудизио, а партизанское имя — Валерио. Часть партизан из Комо возражали против «экзекуции» Муссолини и требовали письменного подтверждения от Комитета национального освобождения, который приказал Валерио убить его. Нет никаких доказательств, что такой документ был написан. Тем не менее Валерио выполнил задачу, и 28 апреля днем, в половине четвертого, он прибыл к домику в сопровождении еще двух человек.
Валерио — без каких-либо угрызений совести — спустя несколько дней описывает экзекуцию в коммунистической газете «Унита». Он написал, что, когда вошел в маленькую спальню, Муссолини стоял возле кровати в коричневом пальто и фуражке республиканской национальной гвардии без эмблемы.
Сапоги его были стоптаны. В выпуклых глазах отчаяние, нижняя губа дрожала — это был страшно напуганный человек. Первые его слова были: «В чем дело?» Я решил провести экзекуцию недалеко от дома. Чтобы доставить его туда, я заранее выработал план, а потому сказал: «Я пришел освободить вас… поторопитесь… у нас мало времени…» Муссолини указал на Кларетту Петаччи… «Она должна пойти первая», — произнес он. Казалось, она не понимала, что происходит, и бросилась собирать свои личные вещи. Муссолини торопил ее. Потеряв терпение, он вышел первый. За дверью лицо Муссолини изменилось, и, повернувшись ко мне, он сказал: «Я предлагаю вам империю». Мы все еще стояли на пороге. Я ничего ему не ответил, и велел Петаччи присоединиться к нам.
Она подошла к Муссолини, я двинулся следом. Они шли по тропинке, ведущей к дороге, где стояла машина. По пути Муссолини взглянул на меня один только раз с выражением благодарности. В этот момент я прошептал ему: «Я освободил и вашего сына Витторио». Я хотел ему дать понять, что мы везем его к Витторио. Муссолини ответил: «Благодарю вас от всего сердца». Когда мы подошли к автомобилю, Муссолини казался убежденным в том, что он свободный человек. Он сделал знак, чтобы Петаччи села в автомобиль первой, но я попросил: «Сначала вы. Вы лучше скрыты, но с этой фашистской фуражкой немного рискованно». Он снял ее и, похлопав по своей лысой голове, сказал: «А так?» Я ответил: «Нет, наденьте, только надвиньте козырек на глаза».
Я остановил машину и сделал Муссолини знак рукой, чтобы тот молчал. Шепотом сказал ему: «Я слышал шум, пойду посмотрю». Спрыгнул с подножки и пошел к каменной стене. «Пойдите туда, в тот угол», — сказал я. Хотя Муссолини тут же подчинился, он уже потерял былую уверенность, а послушно встал спиной к стене в том месте, которое я ему указал. Петаччи встала справа от него. Наступило молчание. Я произнес приговор военного трибунала. «Согласно приказу генерального командующего и Добровольческого корпуса освобождения, мне доверено осуществить справедливое возмездие во имя итальянского народа». Муссолини застыл от ужаса. Петаччи схватила его за плечи и закричала: «Он не должен умереть». Я приказал: «Встаньте на свое место, если не хотите умереть». Женщина отскочила. С расстояния трех шагов я пять раз выстрелил в Муссолини. Он упал на колени, и голова его слегка пригнулась. Тогда наступила очередь Петаччи.
Когда она кинулась к телу Муссолини, Валерио выстрелил ей в спину. Зачем он убил ее? Ее имени не было в приказе комитета, если вообще такой приказ существовал. Итак, женщина, которую вся Италия ненавидела долгие годы, восстановила доброе имя благодаря преданности любимому человеку, которую она сохранила до последнего своего часа.
Как странно, что в Италии даже во времена могущества диктатора ходила молва, будто Муссолини умрет после победы над Францией от рук трех солдат. Предсказание казалось слишком абсурдным, чтобы вообще о нем упоминать, даже после того, как Италия вступила в войну: ведь во Франции она буквально ни одного выстрела не сделала. Тем не менее французская делегация подписала договор о капитуляции в итальянском Генеральном штабе. Получилось, что технически Италия победила Францию. И вот настал тот пасмурный апрельский день: три солдата из абсурдного предсказания стояли над мертвым телом дуче.
Варварская сцена, когда в Милане тела Муссолини и Кларетты, подвешенные к балкам гаража на пьяцале Лорето, висели головами вниз, находит параллели с итальянским Средневековьем. Южноафриканский журналист Алан Форрест, который служил в Объединенной армии, вспоминает в своей книге «Итальянская интерлюдия» (Alan Forrest. «Italian Interlude») факт, который в других отчетах об этом варварском событии нигде больше не упоминается. «Платье Клары спустилось вниз, выставив напоказ ее нижнее белье, — пишет он, — и британский командир бронированного автомобиля, въехавшего на площадь, увидев это, выскочил из машины, поднялся на ступеньки лестницы, стоявшей рядом, поднял юбку женщины и закрепил у нее на коленях своим ремнем. Толпа орала на него, но он не обращал на нее внимания. Бронированный автомобиль подъехал ближе и угрожающе наставил на толпу орудия, чтобы отбить у хулиганов охоту вмешаться».
Нужно, чтобы поступок цивилизованного человека в такой момент остался бы в памяти.
Озеро Комо, голубое, безветренное под обступившими его горами, городок Донго, заполненный туристами, деревня Адзано, нежащаяся под летним солнцем, маленькая девочка с корзинкой, спускающаяся по тропе, что ведет к дому Де Мария. Возможно ли, чтобы в этот рай вошли когда-либо трагедия и убийство? Это тот самый вопрос, с которым обращаешься, пытаясь соединить ландшафт с историей.
Однажды я отправился в Монцу, хотел увидеть железную корону Ломбардии и сокровище Теоделинды. Этот маленький город, примерно в девяти милях к северу от Милана, стоит на главной дороге к Лекко (промышленный центр, который обычно проезжают, не останавливаясь). Большинству людей Монца знакома как место, где проходят международные автомобильные гонки, а жители его работают на фабрике, изготавливающей фетровые шляпы и ковры.
Когда я приехал, собор только что закрылся на сиесту, и мне ничего не оставалось, как пойти на ланч и ждать открытия. Из ресторана на площади доносились восхитительные запахи. Я вошел: местные деловые люди за столиками с поразительной кротостью подчинялись правилам постного дня, ибо сегодня была пятница. Причина такого смирения вскоре мне стала ясна. За огромной горой равиоли, начиненных вместо мяса шпинатом и пряными травами с растопленным сливочным маслом, последовала благородная холодная рыба, весом фунтов в четырнадцать, с боками, украшенными майонезом. Владелец ресторана ввез ее на тележке. Это был морской окунь из Адриатики, в Ломбардии его называют бронзино, на западном побережье у него другое название — спигола, а жители юга Франции знают его как морского волка. К окуню подали салат. Съев по куску торта с глазурью, постящиеся вернулись к установленным на тротуаре столам и, попивая кофе, приступили к медитации, не спуская задумчивого взора с полосатого фасада собора.
Мои же размышления связаны были с Теоделиндой, жившей во времена мрачного правления Григория Великого. Имя пусть и красивое, но немного зловещее, как у сказочной принцессы. Если я скажу, что в Англии оно не встречается, наверняка получу письма от дюжины Теоделинд, хотя лично я ни с одной обладательницей такого имени не знаком. Не припомню также, чтобы оно встречалось мне в каком-либо английском романе или биографии. Хотя это и странно, ведь имя Теофания когда-то было в ходу, так же как и Теофила, оно переходило в семьях по наследству, как рыжие волосы или особенная форма носа. В целом, однако, англичане никогда не увлекались этими греческими именами, и даже Теодора, самое красивое из перечисленных имен, не так уж часто встречается, хотя в перевернутом виде, в менее утонченной форме — Дороти — многие века не выходит из моды.
Теоделинда, о которой я так задумался, была принцессой из Баварии. Родилась она около 570 года. Красота белокурой девушки была столь замечательна, что слава о ней, перелетев Альпы, дошла до
