съездил на Тинос и вернул себе здоровье.
Эта история меня заинтриговала, потому что я уже неоднократно слышал о чудотворной иконе с острова Тинос. Известно, что в процессе христианизации Греции многие языческие обряды выжили: они были поглощены новой религией и благодаря этому соблюдаются по сей день. Возможно, самым ярким примером тому служат ежегодные паломничества на остров Тинос, которые происходят в марте. Тысячи бедняг — хромых, кривых, парализованных — отправляются на остров и проводят ночь в крипте местной церкви. Таким образом сохраняется известный с античных времен обычай спать в храме. Подобная форма врачевания была распространена по всей Древней Греции, особенно в Эпидавре. Я попросил своего собеседника рассказать подробнее, как проходит лечение на острове.
— Я был настолько болен, — начал он свой рассказ, — что едва мог передвигаться самостоятельно. Но там все были больные. Тысячи людей поднимались ползком на холм, где стояла церковь, — кто на коленях, кто на руках. Некоторых катили родственники на колясках. Среди них были слепые или те, кто потерял руку или ногу. Несчастные со всей Греции приехали на Тинос. Ночь перед торжественной службой я провел в пещере под церковью — той самой, где когда-то нашли икону. Туда набилась целая толпа. Все прибыли со своими постельными принадлежностями. Перед сном мы выпили святой воды из источника, а потом постарались заснуть. Утром мы отправились на службу и приложились к чудотворной иконе. Она совсем маленькая и вся покрыта серебром. После этого я почувствовал, что здоровье понемногу возвращается ко мне. Не могу передать, какое счастье я испытал! Все это случилось много лет назад, и с тех пор я в полном порядке…
Через несколько дней мой агент покинул Коринф, ему предстояло везти группу туристов в Афины. Мне довелось еще раз с ним встретиться. Я увидел его стоящим на руинах Коринфа: хорошо поставленным, профессиональным голосом он что-то рассказывал компании англичан. Я помахал ему издали, а он снял шляпу и отвесил мне низкий поклон.
Во время своего пребывания в Коринфе святой Павел наверняка видел большую часть зданий, которые сейчас раскопаны археологической экспедицией. Он видел Фонтан Пирены, дорогу на Лехеон, те улицы, чьи фундаменты ныне обнажены, ну и, конечно, семь колонн, оставшихся от величественного храма Аполлона.
Существуют, однако, две реликвии, которые связаны непосредственно с апостолом. Одна из них представляет собой камень с частично сохранившейся надписью на греческом языке. Предполагается, что этот камень располагался у входа в еврейскую синагогу. А вторая — план базилики, в которой вершил свой суд римский проконсул Галлион. В более поздний период это помещение расширили, однако при раскопках выявились первоначальные контуры здания — такие, какими они были при Павле.
Я пришел туда ранним утром, чтобы еще раз перечитать Послание к Коринфянам. Устроился с максимальным комфортом: уселся на стену, использовав капитель мраморной колонны как подставку под спину. Под ногами у меня лежали заросшие травой развалины того зала, где некогда собиралась важная публика, а ныне резвились на солнышке зеленые ящерки. Сейчас я сидел буквально в пяти минутах ходьбы от того места, где жили коринфские восприемники Павла.
Я представляю себе Павла в Коринфе — немолодого уже человека, утомленного годами странствий и лишений; на спине его шрамы, оставленные филиппийскими ликторами, в душе память о преследованиях в Фессалонике, а в ушах до сих пор звучит издевательский смех афинских философов. Он сам сознавался: «И был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете»38.
Павел не собирался надолго задерживаться в Коринфе. Это явствует из его Послания к Фессалоникийцам (2:17–18), которое он писал, находясь в Коринфе. Апостол намеревался как можно скорее отправиться на север, снова в Македонию. Он с нетерпением дожидался прибытия Силы и Тимофея, чтобы вместе с ними вернуться и продолжить в Фессалонике ту работу, которую им пришлось прервать из-за происков иудеев. Возможно, в душе его по-прежнему звучал приказ свыше идти в Македонию, и он горько корил себя за то, то поддался уговорам друзей и бежал в Афины.
Оказавшись в Коринфе, Павел, должно быть, вспоминал родной Иерусалим. Ибо Красные ворота Храма Ирода — те самые, возле которых Петр и Иоанн повстречали хромого человека39, — которые так часто доводилось видеть самому Павлу, были изготовлены из знаменитой коринфской бронзы. Иосиф Флавий описывал их как «бронзовые ворота, являющиеся воротами Внутреннего Храма, которые выходят на восход солнца» (или на Масличную гору); он же сообщал, что ворота были столь тяжелыми, что требовались усилия двадцати человек, чтобы их закрыть.
Коринфская бронза была сама по себе дорогой, а в подобных количествах представляла собой нечто неслыханное. Красные ворота обошлись Ироду в такую цену, что лучше уж он оббил бы их золотом и серебром. Полагаю, воспоминания о родном городе, притаившемся среди оливковых рощ и виноградников Иудеи, лишь добавляли тяжести на сердце апостола. И, чтобы избавиться от этой грусти, судьба даровала Павлу знакомство с двумя людьми, знакомство, которое впоследствии переросло в плодотворное сотрудничество — одно из самых прекрасных в истории апостольского христианства.
В Коринфе Павел повстречал семейную пару — Акилу и Прискиллу, лишь недавно перебравшихся из Рима. Акила был евреем «родом из Понта». Относительно же Прискиллы доподлинно неизвестно, являлась ли она еврейкой. Ряд ученых, к каковым относится и сэр Уильям Рамсей, полагают, что она принадлежала к знатным римлянкам.
Из Деяний мы узнаем, что супруги вынуждены были покинуть Рим, «потому что Клавдий повелел всем Иудеям удалиться из Рима»40. Римские историки называют причиной такого изгнания мятежное поведение иудеев, «которых подстрекал некий возмутитель по имени Хрестус». Заманчиво думать, что здесь мы сталкиваемся с первым упоминанием христианства в Риме.
И сегодня на плоской равнине Коринфа — под сенью виноградника или же на заднем дворе греческой фермы — стоит маленький беленый сарайчик, в котором Павел, Акила и Прискилла собирались вместе, чтобы заработать на жизнь. По счастливой случайности они оказались коллегами: Акила с женой тоже были обойщиками, то есть, как и Павел, изготавливали войлочные палатки и чинили порванные паруса. Тем временем лето близилось к концу, надвигались осень и зима, когда ремесло обойщика было особенно в цене. Коринф, в котором было два морских порта, с избытком обеспечивал их работой. В Лехеоне и Кенхреях стояло множество судов, мечтавших к началу судоходного сезона привести свои паруса в порядок.
Как известно, шитье — монотонная работа, которая, как никакая другая, располагает к размышлениям и неспешной беседе. О чем же беседовали Павел и Акила в те долгие осенние вечера, пока накладывали стежок за стежком на парусину? Полагаю, разговор у них шел о столице Римской империи. Судьба впервые близко свела Павла с иудеем, который достаточно долго жил в Риме, хорошо изучил его нравы и мог подробно ответить на многочисленные вопросы апостола. Я нисколько не сомневаюсь, что мыслями Павел возвращался к столице империи. Рим всегда был в фокусе христианской церкви, о которой грезил Павел. Однако именно в эту зиму, проведенную в Коринфе, Павел принял окончательное решение посетить Рим. Сколько раз он, наверное, отправлялся в Лехеон и с жадностью рассматривал римские галеры, входившие в порт. Он стоял в толпе праздных зевак, наблюдал, как поднимают сходни, как надуваются ветром паруса и корабли один за другим выходят в плавание.
Акила много рассказывал апостолу о христианской церкви в Риме. В то время управлял ею Петр — согласно традиции, позиции Петра были очень сильны в эпоху правления императора Клавдия. Монсеньор Барнс придерживается иной точки зрения. Он считает, что гонения Клавдия распространились и на святого Петра: якобы апостол вынужден был покинуть Рим вместе с Акилой и Прискиллой и приехать с ними в Коринф. Правда, если и так, это произошло еще до того, как Павел появился в Коринфе. Так или иначе, мы не имеем свидетельств, что оба апостола встречались в Коринфе.
В канун субботы Павел и Акила откладывали в сторону работу и зажигали специальную ритуальную лампу. Наутро Павел отправлялся в синагогу, где проповедовал Евангелие от Христа. Затем суббота оканчивалась, и начиналась новая рабочая неделя.
Удивительно, насколько просто и естественно эпизоды коринфской жизни вплетаются в повествование рассказчика. Мы знаем, что в Филиппах и Галатии Павел «был… в немощи и в страхе и в великом трепете». А потому добросердечные филиппийцы и галаты не могли даже допустить возможности,
