своими острогами — подобно тем, что изображены на аттических
За Мегарой дорога вновь углубляется в холмы. Она совершает головокружительные подъемы и спуски, проходя по самому краю Скиронских скал, отвесно обрывающихся в море.
Этот участок пути способен серьезно потрепать нервы неопытным водителям. Поэтому все, как правило, испускают вздох облегчения, когда дорога наконец-то спускается в прибрежную долину и бежит вдоль Эгинского залива, чьи голубые воды просматриваются сквозь строй карликовых сосен, выстроившихся вдоль дороги.
Возле Коринфского канала я вышел из машины и пошел пешком через хрупкий на вид чугунный мост. Этот канал протяженностью четыре мили, словно ножом, разрезает глинистый перешеек, который некогда соединял Пелопоннес и Аттику. До того как канал был построен, корабли вынуждены были плыть в обход Мореи с ее зловещим мысом Малея — или мысом Доброй Надежды, как он назывался в античные времена.
Мост высотой в сто семьдесят футов построен как раз посередине канала. Стоя на нем, я обратил взгляд на запад — туда, где на расстоянии двух миль плескались волны Коринфского залива. Примерно такое же расстояние на восток отделяло меня от Эгинского залива.
Хотя целесообразность строительства подобного канала осознавали уже в глубокой древности, проект удалось осуществить лишь в 1893 году. Для нас, современных людей, причины задержки выглядят смехотворными. Всякий раз, как делалась попытка прорыть канал, возникали препятствия, связанные с местными суевериями. Говорили, что стоило вонзить лопату или кирку в землю перешейка, как земля начинала фонтанировать кровью. Многие великие люди того времени — среди них Александр Македонский и Юлий Цезарь — планировали прорыть канал, но каждый раз были вынуждены отказаться от своих проектов.
Одну из попыток сделал император Нерон. Произошло это в 66 году, всего за два года до его самоубийства. В назначенный день Нерон во главе блестящей кавалькады выехал из Коринфа и добрался до того места, где предполагалось рыть канал. Здесь он остановился, достал золотую лиру и исполнил торжественную оду в честь бога Нептуна и его жены Амфитриты. После этого императору передали золотую лопату, он снял пару пластов дерна и забросил их в корзину, которую перенес на собственной спине. Затем обратился с прочувствованной речью к толпе рабочих, среди них находились и шесть тысяч молодых иудеев, которых захватил в плен Веспасиан. Все они были выходцами из мятежной Галилеи — той глухой провинции, где недавно началась Иудейская война. Странно осознавать, что строительство Коринфского канала начинали те евреи, чьи отцы и деды слушали проповеди Иисуса на берегу Галилейского моря.
Увы, предприятие Нерона постигла та же неудача, что и прежние проекты. В оправдание выдвигалась довольно спорная теория, согласно которой уровень воды в Коринфском заливе превышал таковой в заливе Эгинском. Если прорыть канал, через него хлынут воды Коринфского залива и затопят остров Эгина. Таким образом, идее Коринфского канала не суждено было реализоваться в римские времена. Вместо него соорудили
Пока я стоял на мосту, по каналу медленно прошло тяжело груженное судно. Условия судоходства здесь действительно сложные. Поскольку глубина канала составляет всего двадцать шесть футов, даже маленькие лодочки должны соблюдать крайнюю осторожность. Встречные приливы с обеих сторон, ветры и капризные течения — все это создает проблемы шкиперам, которые не смеют покинуть мостик, пока не минуют коварный канал. Что касается крупных кораблей, то они и вовсе с трудом протискиваются через узкое пространство. Мне говорили, что команды вынуждены обвешивать борта специальными деревянными щитами — чтобы не повредить окраску и не разрушить стены канала.
Современный Коринф — небольшой городок на берегу Коринфского залива. Данная местность считается категорически неблагополучной в сейсмическом отношении. Создается впечатление, будто все девять тысяч коринфян живут в постоянном ожидании очередного землетрясения. Они отдают себе отчет, насколько это рискованно, но тем не менее не находят в себе сил покинуть райский уголок. Коринфяне привыкли к этому бирюзовому морю и чудесным голубоватым холмам и не видят причины менять свои привычки. Мне, чуждому здравомыслящему человеку, трудно понять тот непрошибаемый фатализм, который заставляет людей жить на склонах вулкана, да еще в сейсмоопасной зоне. Я отдаю себе отчет, насколько это опасно. Однако, как ни странно, коринфяне не выглядят ни напуганными, ни подавленными. Напротив, они производят впечатление веселого и жизнерадостного народа, испытывающего своеобразную гордость за свой город, который в любую минуту может погибнуть.
Коринф напоминает мне провинциальный американский городок Среднего Запада — один из тех, что любили показывать в эпоху немого кинематографа. Вернее, даже не сам городок, а недостроенные декорации. В нем имеются широкие, поражающие размахом улицы, но… беда в том, что они никуда не ведут. Более того, в этих улицах обнаруживаются зловещие разрывы — словно бы пара-тройка домов стала жертвой микро-землетрясения: вдруг, за единую ночь, эти дома исчезли с карты города. Дома в Коринфе строят из особого мягкого кирпича бурого цвета. Они хорошо поглощают ударную волну и в случае обрушения влекут за собой куда меньше человеческих жертв, чем полновесные каменные кубики.
В качестве награды за свою безрассудную смелость жители Коринфа имеют возможность ежедневно любоваться потрясающим пейзажем — зеленая поверхность залива в окружении могучих голубых гор.
Окрестности Коринфа — во всяком случае, все более или менее плоские участки почвы — заняты виноградниками и зарослями коринки. В процессе созревания они демонстрируют богатую цветовую гамму — от обожженного солнцем коричневого до темно-лилового оттенка достигшего зрелости винограда.
Я с детства любил набрать полную пригоршню ягод, и мои соседи — добрые великодушные люди, которые на все лето переселялись жить поближе к своим виноградникам, — щедро делились со мной урожаем. Я обнаружил, что нет ничего на свете вкуснее, чем коринфский виноград, когда он прожарится пару деньков на солнце. Двух дней вполне достаточно для того, чтобы ягоды успели прогреться и налиться соком, но летний зной не успевает превратить их в сморщенные пустые оболочки. Между прочим, слово «currunt» (виноград-коринка) является искаженным названием города «Коринф», в древнем произношении «Кораунц».
До 1858 года новый город строился на месте римского Коринфа (с учетом подземного залегания можно сказать, что прямо на плечах старого города). Так продолжалось до печально знаменитого землетрясения 1858 года, которое почти полностью разрушило новые постройки. Оставшиеся в живых коринфяне приступили к восстановлению города, переместив его ближе к заливу. Однако в 1928 году случилось новое землетрясение, которое практически сравняло город с землей. Но коринфяне упрямы, и сейчас город почти полностью восстановлен. Чтобы осмотреть древний Коринф, мне пришлось проделать путь в три с половиной мили, и могу засвидетельствовать, что дорога, которой я передвигался, — самая пыльная во всей Греции. Глинистая почва Коринфа производит мельчайшую, похожую на пудру пыль, которая уже через десять минут пути плотным слоем покрывала мой автомобиль. В античную эпоху коринфские гончары изготавливали из этой глины оригинальную керамику — кувшины, в которых хранились оливковое масло и благовония. Осколки этой керамики находят не только на островах Эгейского моря, но и в Малой Азии, Италии и на Сицилии.
Я решил прогуляться к морю, чтобы проверить, осталось ли что-либо от знаменитого восточного порта Коринфа, носившего имя Лехеон. В ту эпоху Лехеон соединялся с Коринфом двойной стеной протяженностью в две мили. Увы, волны Ионического моря потрудились на совесть: они вынесли на берег такое количество песка, что образовали высокие дюны, бугры и возвышенности, которые вполне могут скрывать былые постройки. Великий порт Лехеон, где швартовались корабли из Италии и Испании — так плотно, что неба не было видно из-за леса мачт, — ныне превратился в пустынный берег, где ни единый парус не оживляет унылый пейзаж.
Продолжая поиски античного Коринфа, я обратил внимание, что, по мере удаления от побережья, почва постепенно повышается, образуя как бы две широкие террасы. Верхняя терраса, где, собственно, и стоял древний город, сейчас представляет собой длинное холмистое плато, над которым доминировала
