После смерти Ирода Кесария стала политической столицей римской провинции. Дворец Ирода превратился в резиденцию губернатора, которую последовательно занимали римские прокураторы, включая небезызвестного Понтия Пилата.
В ходе нашей прогулки мы достаточно далеко удалились от деревни и очутились в местности, где в окружении апельсиновых рощ стояли разрозненные фермы.
— А что, здесь совсем нет христиан? — спросил я у сержанта.
— Есть отец Иоанн, греческий священник.
В этот миг из-за пригорка показался всадник. Он восседал в арабском седле, а поводьями ему служил кусок веревки. На незнакомце были полосатые брюки, которые когда-то, в незапамятные времена, явно входили в комплект визитки. Серая рубаха распахнута у ворота, на ногах у всадника красовались турецкие шлепанцы, которые чудом удерживались в стременах. За спиной у него торчал дробовик. Однако самым замечательным в этом человеке было лицо — худое, смуглое, как у араба, с прямым носом, заставлявшим вспомнить древнегреческие скульптуры. Жесткая густая борода росла от самых губ. Волосы были собраны в огромный узел на затылке. Я уверен: если бы его распустить, волна волос доходила бы мужчине до пояса. Я застыл, пораженный столь необычным персонажем — мне он виделся странной смесью святого и разбойника.
— Ради бога, — шепотом обратился я к сержанту, — кто этот человек?
— А это и есть наш отец Иоанн.
Приблизившись, священник извинился за свое внезапное появление. Очень жаль, сказал он, что я застал его в столь неприглядном виде, но дело в том, что ему показалось, будто в поле промелькнул заяц. И отец Иоанн не хотел упускать прекрасную возможность — приготовить жаркое из зайца к завтрашнему визиту Кесарийского епископа.
— Кесарийский епископ? — переспросил я. — Я и не слышал о таком сане.
— Ах! — воскликнул отец Иоанн. — Все это не более чем пустой звук! Оглянитесь вокруг. Что осталось от былого великолепия — одни только камни… Однако в прежние времена у нас были великие епископы. Например, Евсевий Кесарийский…
Он поддернул на плече дробовик.
— Нынешний епископ живет в Иерусалиме, а я всего-навсего сторожевой пес… охранник.
— И что же вы охраняете, отец Иоанн? — поинтересовался я.
— Тот кусочек земли, который греческая православная церковь сохранила за собой со времен Византийской империи. Это все, что осталось от некогда несметных владений. Раньше все вокруг, — он сделал широкий жест рукой, — все было христианским. А теперь… да что говорить, вы и сами видите.
— А что насчет вашего епископа? — продолжал допытываться я.
— Он приезжает сюда, когда у него возникает потребность в переменах. Очень жаль, что мне не удалось подстрелить зайца. Ну ничего, попытаюсь еще раз вечером.
— И что, сегодня в Кесарии не осталось христиан? — спросил я. — Ни одной семьи?
— Ну почему же? Есть четыре семьи, — ответил священник. — Но все они либо католики, либо марониты. А вас действительно интересуют такие подробности?
Пришлось сознаться, что я пишу книгу о святом Павле. Услышав это имя, отец Иоанн кубарем скатился со спины своего скакуна и бросился ко мне с распростертыми объятиями.
— Добро пожаловать в Кесарию, дорогой сэр! — воскликнул он. — Вы просто обязаны прийти и осмотреть мою церковь, ведь она посвящена святому Павлу.
Он задержал мою руку в своей, будто обрел давно утраченного друга. Не знаю уж, для кого это было важнее — осмотреть церковь Святого Павла. Я пообещал, что мы обязательно придем, как только отобедаем в доме у арабских друзей. Отец Иоанн снова взгромоздился в седло и, сияя всеми морщинками на худом лице, скрылся за ближайшим холмом. По дороге он постоянно оглядывался и с улыбкой махал мне.
— Замечательный человек, — охарактеризовал его сержант. — И, между прочим, отличный стрелок…
Согласно правилам вежливости, братья дожидались нас у ворот. Мы снова обменялись рукопожатием. Затем они распахнули ворота и провели нас в маленький дворик, в глубине которого стоял домик с белеными стенами. Мы поднялись по лестнице и очутились в прохладной комнате, где стоял стол, уже накрытый для трапезы. С отменной учтивостью, столь присущей всей арабской нации, братья провели нас на лучшие места. Я обратил внимание, что стол накрыт в европейских традициях — с вилками, ножами и чайными ложечками. Чтобы добиться такого эффекта, братьям, подозреваю, пришлось ограбить половину соседних домов.
Первым делом принесли воду для омовения рук. После этого один из братьев внес поднос, на котором стояли стаканы с тутовой настойкой. Затем последовал кофе с сигаретами. Всякий раз, как я делал хоть малейшее движение — убрать в сторону подушку или дотянуться до коробка спичек, — братья, опережая друг друга, бросались мне на помощь. Право, подобная предупредительность сбивала с толку. Так прошло полчаса. Затем три четверти часа… час. И никаких намеков на обещанный обед! Мы развлекались тем, что пили тутовую настойку. Однако к концу означенного часа в комнату начали просачиваться дразнящие запахи еды. В соседнем помещении что-то шипело и шкворчало — я посчитал это за добрый знак. На лицах хозяев дома появилось выражение легкого нетерпения. Вскоре один из них вышел за дверь, но почти тут же вернулся. Вид у него был вполне довольный, из чего я заключил, что все идет по плану.
Внезапно дверь отворилась, показались две обнаженные женские руки с котелком, в котором, судя по всему, дымился крайне аппетитный суп. Братья одновременно бросились к дверям, общими усилиями суп был водружен на стол. Как выяснилось, это был куриный бульон, заправленный бог весть какими пряностями. Я не кулинар, но могу авторитетно засвидетельствовать — вкус у супа был отменный. Одно лишь смущало и портило удовольствие от еды: братьев никакими средствами нельзя было уговорить сесть вместе с нами за стол. Тут они были непреклонны: обязанность хозяев дома — прислуживать гостям. Мы вполне искренне похвалили стряпню, на что братья, проявив завидное единодушие, воздели руки вверх и заявили, что нет, суп совсем не удался! Что приготовлено так, на скорую руку… Вот если бы они знали заранее о визите столь уважаемых людей, тогда они постарались бы не ударить в грязь лицом.
И снова в открытой двери показались уже знакомые нам руки. На сей раз они держали огромное блюдо, на котором громоздилась живописная гора телятины, жареных помидоров и риса. Вкус был выше всяких похвал, но братья снова в возмущении воздели руки и заявили, что это не обед, а легкий перекус! Изрядно проголодавшись, мы с сержантом дружно накинулись на «перекус» и съели столько, что почувствовали: больше нам не одолеть. Мы надеялись, что на том обед и закончится. Однако ошиблись. Дверь снова тихо приоткрылась, оттуда появилось круглое блюдо с яйцами, рубленым мясом и жареным луком. Причем в таком количестве, что можно было накормить двадцать изголодавшихся великанов. Это уж слишком, простонали мы в искреннем ужасе. Да бросьте, возражали нам гостеприимные хозяева. Стоит ли вести речь о таких пустяках! При этом они накладывали фантастические горы снеди на наши тарелки и настаивали, чтобы мы поменьше говорили, а побольше ели.
— Это же настоящее пиршество! — простонал я.
— Да бросьте! Какое там пиршество, обычный обед, — ответил мне один из братьев, после чего умудрился подложить еще пару яиц на мою тарелку.
Братья сидели полукругом, излучая тонкую обходительность и абсолютное, подавляющее гостеприимство. Я почувствовал, что у меня сперло дыхание. Я знал, что никогда в своей жизни больше не стану есть телятину, рис, рубленое мясо, яйца и лук. Затем меня охватило предчувствие, что сейчас произойдет что-то ужасное. И действительно, дверь снова отворилась! За ней вновь обнаружилась пара таинственных рук. Я едва заставил себя смотреть на все это. С чувством надвигающегося неминуемого конца я увидел, что в качестве
В гробовом молчании, которое уже приобрело зловещий оттенок, я наблюдал, как дверь снова тихо приоткрылась. Слава богу, на сей раз появилась лишь тутовая настойка и кофе. Обед благополучно
