объясняет Берил. Мы с Урсулой заходим в лифт, встроенный на место кладовки. Когда мы выходим на нижнем этаже, вся группа уже сгрудилась вокруг стола миссис Таунсенд и хохочет над традиционным английским меню девятнадцатого века, которое Верил зачитывает вслух.

На первый взгляд кухня почти не изменилась, и все же в ней много нового. Во-первых, электричество. Оно безжалостно высветило углы, что были когда-то сумрачными и таинственными. Мы долго жили без электрического освещения, и даже когда Тедди в конце двадцатых провел наконец свет, он был не таким ярким. Я скучаю по нашему полумраку, хотя вряд ли можно было сохранить его, даже в исторических целях. На этот счет теперь свои законы. Здоровье и безопасность. Публичная ответственность. Никто не хочет отвечать за близорукого туриста, который оступится на полутемной лестнице.

— Следуйте за мной, — радостно чирикает Верил. — Мы выйдем на заднюю террасу через дверь для слуг. Не бойтесь, я не заставлю вас натягивать форму.

Мы стоим на газоне неподалеку от розовой аллеи леди Эшбери. Она выглядит до удивления знакомой, только к лестницам добавились пандусы. Теперь, по словам Верил, здесь работает целая команда садовников, главная задача которых — поддерживать окрестности в неизменном виде. У них полно дела: собственно сад, лужайки, фонтаны, ограды. Летний домик.

Летний домик оборудовали по приказу Тедди — он приезжал сюда в двадцать третьем. Просто преступление, заявил Тедди, так запустить озеро — жемчужину имения. Он уже предвкушал, как гости будут кататься на лодках, а поздно вечером глядеть на звезды. Сказано — сделано, и к апрелю двадцать четвертого, когда мы все переехали в Ривертон, домик был почти готов, ждали только известняк из Италии, да мешали весенние дожди.

В день нашего приезда тоже было мокро. Нескончаемый проливной дождь начался, как только мы въехали в Эссекс, и не прекращался до самого Ривертона. Болота переполнились, леса отсырели, и когда автомобили свернули на подъездную дорожку, мы не увидели дома. Во всяком случае, с первого взгляда. Он был настолько скрыт густым туманом, что проявлялся медленно, как на фотобумаге. Когда мы подъехали поближе, я протерла рукой запотевшее стекло и всмотрелась в окно детской. Меня охватило странное чувство, будто где-то там, внутри, хлопочет Грейс пятилетней давности: накрывает на стол, одевает Ханну и Эммелин, выслушивает советы Нэнси. Там — и тут, тогда — и сейчас, в водовороте времени.

Первый автомобиль остановился, и из тумана выплыл мистер Гамильтон с черным зонтом в руке, чтобы помочь Ханне и Тедди выйти из машины. Вторая машина поехала к задней двери. Затормозила. Я накинула капюшон, кивнула водителю и бегом поспешила к дому.

Может быть, всему виною дождь. Может быть, если бы небо сияло голубизной и в окна светило бы яркое солнце, дом не показался бы нам таким заброшенным. И хотя прислуга под руководством мистера Гамильтона сделала все, что могла — даже за часами помыли, похвасталась Нэнси, Ривертон стоял в запустении. Невозможно было за пару месяцев исправить то, что разрушалось годами с молчаливого согласия мистера Фредерика.

Больше всего расстроилась Ханна. И немудрено. Увидев, что сталось с домом, она снова ощутила, как одинок был Па в последние годы. Снова обвинила себя в том, что вовремя с ним не помирилась.

— Только подумай, как он жил, — сокрушалась она, пока я готовила ее ко сну. — А я сидела в Лондоне и ничего не знала. Эммелин частенько подшучивала над ним, но мне и в голову не приходило… Только представь, Грейс! Только вообрази, как он был несчастен. — Она помолчала и добавила: — Вот что выходит, если человек живет не своей жизнью.

— Да, мэм, — согласилась я, даже не подозревая, что Ханна имеет в виду вовсе не Па.

Тедди масштабы разрухи поразили, но не напугали. В любом случае, он собирался полностью перестроить Ривертон.

— Превратим старую развалину в большой современный дом, а? — снисходительно улыбаясь, спросил он у Ханны.

К тому времени они прожили в Ривертоне уже неделю. Дождь закончился, и Тедди стоял в залитой солнцем спальне Ханны. Мы с ней сидели на кушетке, разбирая одежду.

— Как хочешь, — последовал равнодушный ответ.

Тедди взглянул на жену с растерянным недоумением: разве не приятно привести в порядок родное гнездо? Разве не все дамы обожают хлопотать, перестраивая жилище по своему вкусу?

— Расходы любые, ограничивать себя не будем, — на всякий случай предупредил он.

Ханна улыбнулась — терпеливо, как слишком надоедливому продавцу.

— Как скажешь, дорогой.

Тедди бы, разумеется, предпочел, чтобы Ханна разделила его энтузиазм: встречалась бы вместе с ним с дизайнерами, сравнивала и выбирала материалы, радовалась приобретению точно такой же этажерки, что стоит в королевском дворце. Однако спорить не стал. К тому времени он уже смирился с тем, что никогда не поймет жену. Просто покачал головой, погладил Ханну по плечу и больше об этом не заговаривал.

А Ханна, даром что не проявляла ни малейшего интереса к реконструкции, почему-то хранила прекрасное расположение духа. Я-то готовилась к худшему, ожидала, что покинув Лондон — покинув Робби — она совсем затоскует. И ошиблась. Отчего-то ее настроение было лучше, чем всегда. В доме начался ремонт, и она все больше времени проводила снаружи. Бродила по всему имению, стараясь забрести подальше, и возвращалась к обеду с румяными щеками и прилипшими к платью травинками.

Она решила покончить с Робби, думала я. Какой бы сильной ни была любовь, пришла пора расстаться. Ты сочтешь меня наивной — такой я и была. Полагалась только на собственный опыт. Я же порвала с Альфредом, вернулась в Ривертон и попыталась привыкнуть к его отсутствию, вот и считала, что Ханна сделала то же самое. Предпочла любви долг.

Однажды я пошла искать хозяйку — Тедди выиграл право баллотироваться от Саффрона и в честь такого события пригласил к обеду лорда Гиффорда. До прихода гостя оставалось полчаса, а Ханна все еще не вернулась с прогулки. В конце концов я обнаружила ее в розовой аллее. Она сидела на каменной лестнице — той самой, на которой когда-то ночью плакал Альфред.

— Слава богу, я нашла вас, мэм! — отдуваясь, воскликнула я. — Лорд Гиффорд может явиться в любую минуту, а вы еще не одеты.

Ханна улыбнулась мне через плечо.

— Готова спорить, что одета. В зеленое платье.

— Вы прекрасно знаете, о чем я, мэм. Вам пора переодеться к обеду.

— Знаю, конечно. — Она потянулась, быстро повращала кистями рук. — Просто сегодня такой чудесный день. Сидеть в доме настоящее преступление. Как ты думаешь, мы не сможем уговорить Тедди пообедать на террасе?

— Не знаю, мэм, — сказала я. — Боюсь, мистер Лак-стон откажется. Сами знаете, как он не любит комаров.

— Ты права, — рассмеялась Ханна. — А жаль, было бы неплохо.

Она встала, собрала свой блокнот, ручку, конверт без марки.

— Может быть, я отнесу письмо мистеру Гамильтону, мэм? Он его отошлет.

— Нет, спасибо, Грейс, — все так же улыбаясь, отказалась Ханна. — Я сегодня схожу на почту и отправлю его сама.

Понимаешь теперь, почему я обрадовалась за Ханну? Она показалась мне счастливой. Такой она и была. Такой и была. Но не потому, что излечилась от любви к Робби. Тут я ошиблась. И уж, конечно, не потому, что снова прониклась чувствами к Тедди. И даже не потому, что вернулась в родной дом. Нет. Она была счастлива, потому что у нее появился секрет.

Берил ведет нас Долгой аллеей. Для кресла-коляски тут многовато кочек, но Урсула старается везти меня осторожно. Когда мы подходим ко второй калитке, нас встречает объявление. Берил объясняет, что дальняя часть южного сада закрыта на реконструкцию. Там ремонтируют летний домик, так что сегодня мы, к сожалению, дальше не пройдем и сможем посмотреть вблизи только фонтан «Падение Икара». Берил