антисемитизм — чтобы не разочаровывать своих сторонников. — Он проследил за реакцией Вадона, с удовольствием отметил его смущение и с грубым хохотом откинул голову. — Ах, дорогой мой! Вы слишком всерьез принимаете мои слова.

— Послушайте, де Медем, — сердито проговорил Вадон, лицо его подергивалось. — Я пришел сюда не для того, чтобы выслушать рассуждения о вашей речи. Не сомневаюсь, она не будет сильно отличаться от предыдущей и от пред-предыдущей, а также от следующей. В данном вопросе. — Де Медем скромно улыбнулся, словно услышал комплимент, выпустил длинную струю дыма, ожидая продолжения.

— Я пришел, потому что возникла проблема, и мы должны обсудить ее, пока она еще только в зародыше.

Де Медем изменился в лице, он еще улыбался, но это была уже совсем другая улыбка.

— Расскажите мне, в чем дело, — мягко, но энергично попросил он.

— Сегодня у меня был приятель Ахмеда Бенгана. Американский торговец произведениями искусства. — Вадон отпил маленький глоток виски, как бы нехотя, словно первый глоток утолил его жажду.

— Что? — Де Медем впился глазами в лицо Вадона.

Вадон кивнул и через силу глотнул еще немного виски.

— Он приходил в мою штаб-квартиру. Я был один, разумеется, — поспешно прибавил министр.

— Какого черта ему было нужно?

— Очевидно, родня Бенгана недовольна расследованием причин его смерти. Вот они и попросили его провести самостоятельное расследование. Он позвонил, попросил принять его, чтобы… поговорить об этом.

— Да что об этом говорить? Он сиганул в окно на виду у массы свидетелей. Неужели кому-нибудь может прийти в голову мысль, что это вы столкнули ничтожного педераста!

— Ну и лексика у вас, — вздрогнул Вадон.

— Простите. Гомосексуалиста. Так пойдет? Он выбросился из окна — вы-то здесь при чем?

— Ни при чем, но, оказывается, Бенгана говорил своей родне, что он и я были… друзьями.

Де Медем уставился на министра, его лицо побелело от ярости.

— Но на основании чего вы согласились на встречу? — вскричал де Медем. Он никак не мог уразуметь услышанное. — Ведь вы же министр, черт бы вас побрал!

— Это я и без вас знаю. — Вадон потряс головой, словно вынырнул из воды. — Но он говорил по телефону намеками. Будто бы у него есть какие-то… документы.

— Что за документы? — подпрыгнул де Медем. Глаза его сузились.

— Не сказал.

— Но ведь он же с чем-то пришел к вам? — прошипел де Медем. Лицо его покрылось мертвенной бледностью, даже губы побелели.

Вадон сглотнул, его глаза шарили по комнате, словно искали путь к бегству.

— Никаких документов не оказалось, — пробормотал он. Глаза его повлажнели, казалось, он вот-вот заплачет.

Вздохнув, де Медем поудобнее уселся в кресле, медленно провел рукой по лицу.

— Ты паршивый идиот, — медленно проговорил он почти шепотом. — Теперь понятно, почему ты явился сюда с таким видом, будто пережил крушение поезда.

— А что я мог поделать? — надулся Вадон. — Он сказал, что Бенгана оставил ему кое-что на хранение.

— Ты ничтожная вонючка, — тихо, глумливо рассмеялся де Медем. — Думал обезопасить себя? Да? Ты так хотел надеяться, что у него что-то есть, что даже согласился встретиться с совершенно незнакомым человеком. Если он раньше не знал, где собака зарыта, то теперь-то уж прекрасно знает. Вот как!

— А что я, по-вашему, должен был делать? Попросить его выложить все по телефону?

— Нет. Разумеется, нет. Так что вы ему сказали?

— Что почти не был знаком с его приятелем.

— И? — Губы де Медема сложились в язвительную улыбку.

— Я не думаю, что он мне поверил.

Де Медем рассмеялся, запрокинув голову, потом с сожалением посмотрел на Вадона.

— Тридцать лет в политике — и так ничего и не поняли. Разве я не прав? Вы живете только телевизором и для телевизора. Прическа, загар! Вот в чем ваша беда — в реальной жизни вы выглядите просто клоуном. — Он вдруг замолчал, насмешливо глядя на притихшего Вадона, а затем грубо рявкнул: — О чем еще он говорил?

— Пытался расспрашивать меня о… моей личной жизни…

— Которую вы, разумеется, не пожелали с ним обсуждать.

— Я оборвал его. — Вадон отпил немного виски из стакана. — Это не его дело. И не ваше. Но и вам, и мне следовало бы хорошенько проверить его. Он что-то пронюхал, и это мне не нравится.

— Что? — Усмешка исчезла с лица де Медема, он внимательно смотрел на министра.

— Разведка.

— Несколько минут назад вы говорили, что он торгует произведениями искусства. — Де Медем прищурился.

— Торгует он сейчас, а в Индокитае служил в военной разведке.

— Индокитай! — вдруг заржал де Медем. — Вы сами сказали это — Индокитай! Господи, подумать только, еще час назад вы оттуда, — он показал рукой на телевизор, — ругали меня за то, что я живу в прошлом. — Он вздохнул. — Это ничего еще не значит. Вы знаете так же хорошо, как и я, что во Вьетнаме любой американец, знающий дюжину французских слов, непременно попадал в военную разведку. Кому-то же надо было приказывать невинным крестьянам строиться в ряд, чтобы их удобно было расстреливать, — хихикнув, прибавил он. — А ваши источники не сообщают, служит ли он там сейчас?

— Нет. Вышел в отставку. Если это вообще возможно: кто хоть однажды поработал на них… Он даже опубликовал в одном журнале статью, в которой кое-кому наступил на мозоль. Примерно во времена Май Лея.

— И этого оказалось достаточно, чтобы его вычеркнули из списков! — скорчил гримасу де Медем.

— Возможно. Но не это меня заботит, а то, что служил он там не переводчиком, а следователем. И, согласно документам, отличным следователем, упорным, жестким и несговорчивым. Он возбудил массу дел, на которые его начальство предпочло бы закрыть глаза. И они досрочно отправили его домой.

— А нам разве нужны принципиальные чудаки? А? — захохотал де Медем. — Вы займетесь им?

Вадон не ответил. Он поднялся, быстро подошел к столу, на котором стояло виски, звякнул графином о стакан, а затем глотнул виски на целый дюйм. Все это время де Медем смотрел ему в спину с нескрываемым отвращением.

— Понимаю, — тихо произнес де Медем. — Мы не должны требовать от министра, чтобы он марал свои ручки? — Встал, наполнил свой стакан. Улыбаясь, чокнулся с Вадоном и, крепко ухватив за руку, повел его к креслу. — Ну ладно. Я уже давно разобрался в ситуации. Как насчет Брукнера? Он уже здесь? — Де Медем произнес имя израильского премьер-министра со злобой, которая мало вязалась с его внешним безразличием.

Вадон покачал головой. Его загорелое лицо поблекло и выглядело безжизненно.

— Не знаю. Они совершенно отказываются информировать нас, — выплевывал он слова, в его голосе слышалось неподдельное разочарование. — Они, возможно, думают, что однажды ночью смогут воссоздать его из чистого воздуха подобно своре бродячих иллюзионистов.

— Иными словами, — улыбнулся де Медем, — вы позволяете этому ублюдку-послу водить вас за нос? Ну, это не имеет значения до тех пор, пока он не появится однажды ночью. Они одобрили ваши меры безопасности?

— О да. После того дела в Газе у них поджилки трясутся. Они до смерти боятся появления какого- нибудь отряда арабов-камикадзе. И это в первый раз после тех событий он выезжает за пределы Израиля.

— Я его не осуждаю. До тех пор, правда, пока это не мешает нашим ребятам делать свое дело. — Он