— Золото, — прошептал он и тут же, как грабитель, в первый раз участвующий в «деле», вскочил и помочился.

Жизнь, безопасность, роскошь — неожиданно дарованные ему блага — замаячили перед ним, сверкая, как павлиний хвост, и, пока Мейкон с восхищением разглядывал самородки, он вдруг заметил по другую сторону ямки покрытые пылью ботинки отца.

— Это папа! — вскрикнула Пилат. И отец, словно в ответ, со вздохом закатил глаза, прошептал загробным голосом: «Пой. Пой» — и вновь растаял в воздухе.

Пилат бросилась искать его, она бегала по пещере, кричала: «Папа! Папа!», а Мейкон тем временем укладывал мешочки с золотом в брезентовый мешок.

— Пойдем, Пилат! Нам пора уходить.

— Нельзя брать с собой это, — сказала она, указывая пальцем на мешок.

— Что? Оставить тут? Да ты с ума сошла!

— Это ведь кража. Мы его убили. За нами пошлют погоню, будут нас искать. Если мы заберем с собой деньги, подумают, что мы из-за денег его убили. Это нужно здесь оставить, Мейкон. Боже упаси, чтобы нас поймали с деньгами.

— Да это ведь не деньги, тут золото. Его хватит нам на всю жизнь. Мы сможем купить себе новую ферму. Мы сможем…

— Хватит, Мейкон! Хватит! Пусть его найдут на том самом месте, где оно лежало. — И она снова принялась кричать: «Папа! Папа!»

Мейкон ударил ее по лицу, и медная коробочка закачалась под ухом. Пилат придержала ее ладонями, а потом прыгнула на Мейкона, как антилопа. Они колотили друг друга в двух шагах от мертвеца, глядевшего на них неподвижным взглядом. Пилат почти не уступала Мейкону в силе, но, конечно, ей было не сладить с ним, и он, может быть, избил бы ее до потери сознания, если бы девочка не завладела ножом, на котором еще не просохла кровь старика, и не приставила его прямо к сердцу Мейкона.

Мейкон замер и не мигая смотрел ей в глаза. Он стал ругать ее обидными словами, но она молчала. Тогда он, пятясь, вышел и отошел в сторонку от пещеры, но недалеко.

Весь день он ждал, когда появится Пилат. Весь день она не покидала пещеру. Спустилась ночь, он сел под деревом, и все, казавшееся таким жутким вчера, сегодня его не пугало; он следил во все глаза за входом в пещеру — не высунется ли лохматая голова Пилат. Так он прождал всю ночь, ничего не увидел и не услышал ни звука. На рассвете он потихоньку пополз к пещере, приостанавливаясь на каждом шагу, чтобы не разбудить Пилат и напасть на нее, пока она спит. И тут он вдруг услышал лай собак и понял: где-то близко идет охота. Он стремглав помчался по лесу и остановился, лишь когда собачий лай остался далеко позади.

Затем он целый день и целую ночь пытался разыскать обратный путь к пещере и не наткнуться на охотников, если они еще где-то тут. Он добрался до нее три дня и две ночи спустя. Мертвец глядел на Мейкона все тем же безмятежным взглядом, а брезентовый мешок и золото исчезли…

Секретарши покинули парк. Дети и собаки тоже. Остались только голуби, пьяницы и деревья.

Молочник почти не прикоснулся к еде. Он напряженно вглядывался в лицо Мейкона, блестевшее от пота и разгоревшееся от воспоминаний.

— Она унесла это золото, сын. После всего, что случилось, она же и унесла его.

— Откуда ты знаешь? Ты же не видел, как она его уносила.

— Брезентовый мешок был зеленый. — Мейкон Помер потирал руки. — Пилат приехала в этот город в 1930-м. Через два года вышел закон, запрещающий частным лицам хранить золото. Я-то думал, она его растратила за те двадцать с лишним лет, что мы не виделись, ведь они жили как нищие, когда приехали сюда. Вполне естественно, я решил, что она растранжирила все свое богатство. И вдруг ты говоришь мне, что у нее есть зеленый мешок, набитый чем-то таким твердым, что, когда ты ткнулся в него головой, у тебя вскочила шишка. Вот оно где золото, мальчик мой. Вот оно где!

Тут он взглянул прямо в лицо сыну и облизал пересохшие губы.

— Добудь это золото, Мейкон, и я тебе отдам ровно половину; тогда уезжай, куда хочешь. Добудь его. Для нас обоих. Прошу тебя, добудь его, сын. Добудь это золото.

Каждую ночь теперь Гитара видел во сне лоскутки воскресных платьиц — белые и сиреневые, цвета морской волны, розовые и белые, кружева и тюль, бархат и шелк, ситец и атлас, вышивка ришелье и ленты гро-гро. Лоскутки мерещились ему всю ночь напролет, и он вспоминал, как Магдалина, именуемая Линой, и Коринфянам ловили подхваченные ветром бархатные, алые, как сердца, лепестки, которые парили в воздухе перед застывшим взором мистера Роберта Смита. Только лоскутки, которые снились Гитаре, были совсем другими. Клочки воскресных платьиц не летали по воздуху, они повисли неподвижно, как нотные знаки в последнем такте пасхального гимна.

В церкви для цветных произошел недавно взрыв, при котором погибли четыре чернокожие девочки, и Гитаре предстояло умертвить по возможности подобным способом четырех белых девочек, и сделать это в какое-нибудь воскресенье, поскольку воскресенье — его день. Он не мог избрать орудием убийства кусок проволоки или пружинный нож. Ему требовалась взрывчатка, или револьвер, или ручные гранаты. А на это нужны деньги. Он знал, что в их организации все время будут возрастать расходы — и будут так же возрастать групповые убийства белых, поскольку непрерывно возрастают групповые убийства негров. Смерть в одиночку стала быстро выходить из моды, и «Семи дням», конечно, не следовало отставать.

Поэтому, когда к нему пришел Молочник и предложил совместно украсть золото, спрятанное в тайнике, Гитара оживился.

— Золото? — переспросил он, не веря собственным ушам.

— Золото.

— Сейчас ни у кого нет золота, Молочник.

— Ни у кого, кроме Пилат.

— Хранить у себя золото запрещено законом.

— Поэтому-то оно у нее и есть. Продать его она не может, и сообщить в полицию, что его украли, тоже не сможет. Именно потому, что ей не полагается его иметь.

— А как мы сами сбудем его с рук… в смысле… обменяем на бумажные деньги?

— Предоставим это моему отцу. У него есть знакомые в банках, а у его знакомых в свою очередь имеются связи. Они обменяют это золото на законные платежные средства.

— Законные платежные средства, — повторил Гитара и негромко засмеялся. — А много за него дадут нам законных платежных средств?

— Вот это мы и выясним в ближайшее время.

— Как делить-то будем?

— На троих.

— Папаша твой про это знает?

— Пока нет. Он думает, мы с ним все разделим пополам.

— Когда ты ему скажешь?

— Не сейчас, потом.

— А вдруг не согласится?

— Интересно, как это он может не согласиться?

— Когда пойдем брать золото?

— Да когда угодно.

— Заметано. — Гитара протянул ему руку. Молочник хлопнул по ней ладонью. — Законные платежные средства. Замечательное выражение. Оно звучит, как, скажем, «девственная невеста». — Гитара потер рукой шею и с блаженным видом запрокинул лицо к солнцу.

— Нам надо придумать, что туда прихватить с собой. Ведь не возьмешь же его просто так, — сказал Молочник.