чем больше он старался, тем сильнее его разбирал смех.

Выражение лица у Фредди было скорее удивленным, чем обиженным.

— Выходит, не поверил ты мне, так?

Но Молочник так хохотал, что не мог в ответ ни слова выговорить.

— Ладно, — сказал Фредди и поднял руки вверх. — Ладно, смейся себе на здоровье. Но вообще-то много случается странных вещей, а ты о них и не слыхивал, парень. Ничего, еще услышишь. Множество странных вещей. И даже в городе у нас разные странности происходят.

Вот теперь Молочник справился с собой и перестал смеяться.

— Ты о чем это? Какие странности у нас в городе происходят? Я что-то не встречал на улице белых быков.

— Разуй глаза. Приятеля своего поспрашивай. Он знает.

— Какого приятеля?

— Ну Гитару, лучшего друга твоего. Расспроси его, какие, мол, странности у нас происходят. А еще спроси, какие такие дела вдруг появились у него с Имперским Штатом.

— С Имперским Штатом?

— Точно. Именно с ним.

— С Имперским Штатом ни у кого не может быть никаких дел. Он слабоумный. Стоит себе с метлой и слюни пускает. Он даже не умеет говорить.

— Он и правда никогда ни с кем не говорит. Но это совсем не значит, что он не умеет говорить. Он не разговаривает просто потому, что застал когда-то жену с любовником и с тех пор все не придумает, что же сказать.

— Ну, а Гитаре он зачем понадобился?

— Вопрос в самую точку. Полицейским тоже бы хотелось получить ответ на этот вот самый вопрос.

— Ну, с тобою не соскучишься. При чем тут полицейские?

— А ты еще не слышал? Говорят, полиция разыскивает какого-то цветного, который убил того белого парнишку возле школы.

— Я это знаю. Это знают все.

— Так вот Имперский Штат подходит под описание. А Гитара все время куда-то уводит его. Прячет, так мне кажется.

— Что же тут странного? Ты что ли, Гитару не знаешь? Он кого угодно станет прятать, если человека разыскивает суд. Он ненавидит белых, и особенно полицейских, так что всякий, кто скрывается от полиции, может рассчитывать на его помощь.

— Ты меня не понял. Они со Штатом не так себя ведут, что, мол, Гитара просто его прячет. Они ведут себя так, будто он и в самом деле убил.

— Ты выпил, что ли?

— Да, выпил, но от этого ничего не меняется. Слушай-ка. Ты помнишь, как был убит Эммет Тилл? В конце пятьдесят третьего? И сразу же вслед за ним убивают белого парнишку, и тоже на школьном дворе. Так?

— Не знаю. Я не держу в памяти даты убийств, которых я не совершал.

— Не знаешь? — недоверчиво переспросил Фредди.

— Да, не знаю. Ты считаешь, его Штат убил?

— Я считаю, он ведет себя так, что на то похоже, и считаю, Гитара все знает, и еще считаю, что-то странное творится тут у нас. А больше я ничего не считаю.

Он разозлился на меня, подумал Молочник, за то, что я смеялся над смертью его матери и над историей про белого быка. Вот он сейчас и отыгрывается.

— Да разуй же ты глаза, — сказал Фредди. — Не зажмуривайся, посмотри вокруг. — Он бросил взгляд на бутылку, увидел, что она пуста, и встал. — М-да. Странные тут у нас вещи творятся. Только, если что-нибудь услышишь, моего имени не называй. Вот так же было, когда тот страховой агент спрыгнул с крыши. Слыхал эту историю?

— Вроде да.

— Случилась-то она, когда ты еще совсем маленьким был, в 1931-м. Тогда тоже всякая творилась чуднота. — Фредди застегнул куртку и нахлобучил поглубже теплую шапку. — Ну что ж, благодарю за кофе, парень. Очень кстати он пришелся. Очень кстати, да. — Он вытащил из кармана перчатки и двинулся к двери.

— На здоровье, Фредди. Веселого рождества, если мы до тех пор не увидимся.

— Тебе тоже. И твоей семье. Скажи мистеру Померу и матери, я желаю им веселого рождества. — Фредди снова улыбнулся. Когда он дошел до дверей, он уже натянул обе перчатки. Потом медленно обернулся и посмотрел Молочнику прямо в лицо. — А ведь знаешь, есть еще один человек, которому известно, что тут происходит. Коринфянам. Спроси у Коринфянам.

Он сверкнул золотозубой улыбкой и вышел.

Страх не исчезал. Молочник лежал на кровати Гитары, солнечный свет бил ему прямо в лицо, а он пытался представить себе, что он почувствует, когда в шею ему вонзится пешня для льда. Однако, подробно воображая себе, как хлынет струей кровь и как он, может быть, закашляется от удара, он ничего не добился. Страх давил ему на грудь, как две положенные крест-накрест лапы.

Он зажмурил глаза и заслонил рукой лицо, чтобы не передержать на свету свои мысли. И теперь, когда он погрузился в темноту, пешни замелькали быстрей, чем дождевые капли, которые он когда-то в детстве пытался поймать языком.

Пять часов тому назад, у порога комнаты Гитары, он стоял на верхней ступеньке, вымоченный до нитки летним дождем, который все еще барабанил в окно, и каждая дождевая капля представлялась ему крохотной металлической пешней. Потом он постучал.

— Да-да? — Голос прозвучал не очень дружелюбно. Гитара никогда теперь не открывал дверь на стук, предварительно не выяснив, кто к нему явился.

— Я… Молочник, — отозвался он, вслед за чем поочередно щелкнули три отпираемых замка.

Молочник вошел, поеживаясь в мокром пиджаке.

— Выпить не найдется?

— Пустые вопросы незачем и задавать.

Гитара улыбнулся, и его золотые глаза на миг затуманились. После памятного диспута «Алабама против Оноре» они встречались не часто, но после ссоры их отношения сделались проще, ясней. Теперь, когда не нужно было притворяться, им стало друг с другом легко. И когда беседа увлекала их на поле боя, пикировка была добродушной. Мало того, их дружбу постигло еще более существенное испытание. И она с честью его выдержала. Молочник вот уже полгода периодически подвергался опасности, и Гитара приходил ему на выручку вновь и вновь.

— Ну, тогда кофе, — сказал Молочник и опустился на кровать тяжело, как старик. — Надолго ты завязал?

— Навсегда. С этим делом кончено. Никаких пьянок. Чаю не хочешь?

— Иисусе!

— Тоже действует успокоительно. Спорим, ты считаешь, будто чай растет в маленьких коробочках.

— О господи!

— Как луизианский хлопок. Только темнокожие на чайных плантациях носят одеяния из узорчатой ткани и чалму. Так по всей Индии, куда ни глянь. Чайные кусты, покрытые белыми цветущими коробочками. Верно?

— Дай чаю, Гитара. Просто чаю. Без географии.