– Был начинен взрывчаткой?

Дрю кивнул.

– Но он был не из посольства, и лимузин был не посольский, и правительственный номер на машине был подделан, – сказала она.

– Конечно. И никто ничего не знал о водителе. В разведывательном отделе посольства мне показывали фотографии – ничего.

– Профессионально.

– Да. – Дрю закрыл глаза. – Это верно.

Опустошенный, оцепеневший от горя, стоял он напротив посла в угнетающе огромной комнате. Его, десятилетнего мальчика, особенно тревожил потолок – он казался таким высоким, что Дрю чувствовал себя совершенно беззащитным, как будто он сам внезапно стал совсем маленьким. Массивная мебель, обитая кожей, вызывала неприязнь. Стены с мрачными деревянными панелями, тоскливые книги на массивных полках, фотографии напустивших на себя важный вид мужчин. Ковер был таким толстым, что он не знал, можно ли ступить на него в ботинках.

– Это все, сэр? – спросил посольский охранник – глаза Дрю расширились, когда он увидел у него на поясе пистолет, – у довольно старого седого человека, сидевшего за столом в дальнем конце этой огромной комнаты.

Дрю узнал этого человека, так как видел его несколько раз, когда родители привозили его в посольство на празднование Рождества и Дня Независимости. Он был одет в серый в тонкую полоску костюм и жилет. Аккуратно подстриженные усы были такими же белыми, как и волосы на голове. Худощавое морщинистое лицо выглядело усталым.

– Да, спасибо, – сказал он охраннику. – Скажите секретарю, чтобы меня никто не тревожил в течение пятнадцати минут.

– Хорошо, сэр. – Охранник попятился и покинул комнату, прикрыв за собой дверь.

– Привет. Тебя зовут Эндрю, не так ли? – Посол внимательно смотрел на него и, по-видимому, тщательно выбирал слова. – Что же ты не подойдешь ближе и не сядешь?

Сконфузившись, Дрю сел. Кожаное кресло заскрипело под ним, ноги болтались в воздухе.

– Я рад, что ты уже вышел из госпиталя… Там тебя хорошо лечили? Дрю, сбитый с толку, только вздохнул. Там, в госпитале, были солдаты с ружьями, которых он боялся. Других детей там не было, и, слабый от уколов, которые делали ему, чтобы он мог уснуть, мальчик не мог понять, почему медицинских сестер называли лейтенантами.

– Твой доктор сообщил мне, что, кроме нескольких порезов и ушибов и этих ожогов на бровях, с тобой все в порядке. Действительно, чудо. Он сказал, что не надо тревожиться. Волосы на бровях должны отрасти.

Дрю, нахмурившись, смотрел на него, не понимая. Его брови? Что ему до них? Его родители – осколки стекла, выпиравшие из изуродованного залитого кровью лица мамы, – только это имело значение.

От горя у него свело живот, сжалось сердце.

Посол озабоченно наклонился в кресле.

– С тобой все в порядке, сынок?

Дрю хотел заплакать, но сдержался и, судорожно глотнув воздух, кивнул.

Посол ждал, пытаясь улыбнуться.

– А как тебе твоя комната здесь, в посольстве? Я понимаю, ты скучаешь по дому, но при данных обстоятельствах мы не можем позволить тебе оставаться там, даже с охранниками. Ты это понимаешь. Я надеюсь, что тебе здесь, по крайней мере, удобно.

Спальня, в которой сейчас жил Дрю, напоминала ему комнату в гостинице. Если бы он умел выразить свое ощущение такими словами, он назвал бы ее безликой: в таких комнатах он с родителями жил однажды во время их отпуска на Гавайях. Но он снова заставил себя кивнуть.

– Я знаю, мои служащие относятся к тебе очень хорошо, – продолжал посол. – Я распорядился, чтобы тебе давали столько мороженого, сколько ты захочешь. Хотя бы в течение этих нескольких дней. Наверное, ты больше всего любишь клубничное.

При воспоминании о клубничном мороженом перед глазами мальчика снова возникли окровавленные щеки матери.

– Может быть, мы можем принести тебе еще что-то? Что-нибудь из дома, по чему ты скучаешь?

“Моих маму и папу”, – хотел закричать Дрю. Но он страдал молча.

– Ничего?

Чувствуя неловкость, Дрю старался вспомнить хоть что-нибудь и еле слышно произнес первое, что пришло ему в голову. Посол выпрямился в кресле.

– Прости, сынок. Я не расслышал тебя. “Не зовите меня “сынок”. – Дрю сжался от боли. – Я не ваш сын. Я ничей сын. Ничей больше”. Но он сказал только:

– Мои комиксы.

Посол, казалось, вздохнул с облегчением.

– Конечно. Всё, что ты захочешь. Я пошлю сегодня человека за ними. Какие тебе больше нравятся?

– “Супермен”. – Ему было все равно. Он хотел как можно скорее уйти отсюда. – “Деви Крокет”.