чудо, откроется дверка. Надеется до последнего. Пока не затянется петля, пока не упадет топор… Говорят также, что такая мысль есть чисто психологический феномен, который удерживает человека от безумия, беснования, отчаяния. Но что такое — психологический феномен?!.. Как бы там ни было, со мной происходит то же самое. Кроме того, в моем случае, как будто еще есть, есть время. Вот в этом, пожалуй, и состоит вся моя вера, то прибывающая, то убывающая: в конце концов я сам найду, открою нечто такое, что объяснит мне все, заменит бессмертие, даже Бога… С этим ощущением я работал над проектом Москвы… Ты понимаешь меня? — беспокойно воскликнул я.
— Я понимаю, — кивала Альга, — понимаю.
— Но все-таки не с этими мыслями я входил сейчас в церковь, — со вздохом признался я… — Ведь жизнь состоит не из одних героических озарений и предсмертных агоний. А моя жизнь до сих пор лишена чего-то такого, что могло примирить меня с ней, внести в нее свет, полноту… — (Слово «любовь» я, естественно, не смел произнести вслух). — А теперь у меня вдруг появилась надежда на такое просветление. С тех пор как она, эта надежда, появилась, я чувствую себя счастливым. Еще не знаю, что из этого выйдет, но, кажется, теперь я понял, что именно может дать мне покой и уверенность во всей остальной жизни — жизни между мгновениями ужаса и вдохновения. Вот тогда, наверное, меня можно будет назвать верующим человеком…
Я продолжал держать ее за руку. Мне показалось, что Альга чуть-чуть покраснела. Эка куда меня занесло!.. Я спохватился, что ни с того, ни с сего обрушил на девушку душевные излияния, с которыми собирался явиться совсем в другом месте и перед другой девушкой. С какой стати Альга должна была все это выслушивать! Я должен был сказать это Майе. Чего доброго Альга могла принять их на свой счет, подумать, что я подобным замысловатым образом подбирался к тому, чтобы объясниться в любви ей. Боже, как нелепо и как глупо все оборачивалось!
Я поспешно выпустил ее руку. Пока я подыскивал слова, чтобы развеять невольную двусмысленность, Альга спокойно кивнула:
— Я все понимаю, Серж. И очень рада за вас.
Я почувствовал, что она действительно все поняла правильно и не жалел о своих откровениях. Но какая, однако, у нее способность понимать! Недаром Майя так любила свою подругу. Удивительная девушка!
— А ты, Альга, — спросил я, — о чем ты сегодня молилась в храме?
— Что? — рассеянно переспросила она, словно переключившись на другие мысли. — О чем я молилась?
— Там, в церкви, я тебе помешал Не предполагал, что ты такая религиозная девушка. Так о чем, если не секрет?
— Не знаю, я об этом не думала.
— Как? Пришла же ты в церковь! Я видел, как ты смотрела на образа — как будто разговаривала с ними.
Альга зябко повела плечами и оглянулась, словно ей сделалось неуютно стоять посреди аллеи.
— Хорошо бы выпить кофе с молоком, — с неожиданной энергичностью предложила она. — Зайдем в кафе? — и, не дожидаясь ответа, зашагала через улицу к стеклянной двери маленького бара.
Я пожал плечами и снова последовал за ней.
Она уселась в дальний уголок, а я порылся в карманах, выскреб мелочь, которой едва хватило на чашку кофе и пару пирожных. Поставив кофе и пирожные перед девушкой, я повторил свой вопрос.
— Вообще-то я приходила по делу, — сказала Альга. — Мне нужно было посоветоваться. Я была у батюшки раньше вас, чтобы поговорить… Поговорить о маршале и о Папе.
Сначала она заглянула к попадье Марине, но та настоятельно посоветовала ей обратиться к самому о. Алексею.
— Да, забавная история, — улыбнулся я. — Папе, наверное, пришлось поволноваться.
— Очень забавная, — тихо проговорила Альга. — Он его хочет убить.
— Кто кого хочет убить? С чего ты взяла?
— Вы и сами знаете, Серж, Папа не прощает таких вещей. Может быть, батюшке удастся смягчить его. Иногда ему удается повлиять на Папу.
— Ну конечно. Я тоже говорил об этом с о. Алексеем. Он повлиял. Батюшка заверил меня, что все обойдется. Папа всех простил. Мне даже показалось, что батюшка намекал, что это ты, Альга, действуешь на него благотворно. Ты — его добрый ангел…
Я хотел пошутить, по дружески, а ляпнул несуразное. Ляпнул, а потом подумал, что, может быть, это обидит Альгу. Я явно лез не в свое дело.
Но Альга ничуть не обиделась. Напротив, охотно объяснила, что и правда находилась около Папы несколько дней после покушения. На этот раз все обошлось без особых последствий. Папа в порядке, но ему нужно было отлежаться и он очень просил, чтобы она побыла рядом. При этом дал понять, что будет вести себя абсолютно корректно. Не могла же она отказать в такой ситуации, верно? Нет, не могла, и плевать ей на все сплетни!
— Правильно, — поддержал я ее.
— Он почти успокоился, — продолжала Альга, — но история с маршалом привела его в бешенство. Хотя внешне он держится абсолютно спокойно. Никаких эмоций. Это-то меня, Серж, больше всего и пугает — его спокойствие.
Я задумчиво покачал головой.
— Но наш маршал, он-то что себе думал! Что за вольности с Папой!
— Да он тут не при чем, — сказала Альга, подняв на меня свои изумрудные глаза.
— Как так не при чем?! — воскликнул я. — Ничего себе не при чем!
— Но это действительно так, — вздохнула она. — То есть так выходит…
Альга была рядом с Папой, когда все это происходило.
Шифрованные личным кодом сообщения от маршала приходили по факсу. Их нельзя было назвать иначе, как ультиматумами. Маршал заявлял, что отныне готов играть в одной команде с Папой только в там случае, если его произведут в генералиссимусы и сделают в официальной иерархии вторым человеком после Феди Голенищева. Мол, только в этом случае Папа может считать, что ситуация находится под контролем. Тон депеш был самый напыщенный и вызывающе дерзкий. К тому же они содержали эмоциональные пассажи весьма сомнительного свойства. В такой надменный, отчасти даже ребяческий тон взрослый человек может впасть разве что когда его действительно обуревает бес тщеславия и он утрачивает чувство реальности.
— Он мне показывал эти послания, — сказала Альга.
«Как он, однако, тебе доверяет», — чуть не вырвалось у меня.
— Мне это ни к чему, — словно прочитав мои мысли, продолжала Альга. — Я в этом мало что смыслю и, к тому же, совершенно неподходящий для этого человек. Но Папе вдруг взбрело в голову, что я должна сделаться его доверенным лицом. Не знаю, зачем ему это нужно, что с ним сделалось.
— Он-то, я думаю, это хорошо знает, — сказал я без тени иронии.
Я испытывал к девушке что-то вроде сочувствия.
— Едва мы остаемся с ним наедине, — вздохнула она, — у него ужасно развязывается язык. «Я в тебя верю, верю больше, чем самому себе». Он словно шутит. «Мне необходимо знать твое мнение».
— Почему бы и нет? Ты мудрая девушка.
— Да ведь вам тоже почему-то захотелось поделиться со мной своими мыслями, — тихо напомнила она.
— Да, это так, — смутился я.
— Маршал все-таки наломал дров, — сказал я немного погодя, — но с чего ты взяла, что Папа затаил против него смертельную обиду?
— Просто знаю и все. Понимаете?.. Знаю!
В голосе молоденькой девушки звучала убежденность, проницательность умной и опытной женщины.
