Поскольку за Хасавюртовскими соглашениями, в конечном счете, стоял Борис Ельцин, становилось ясно, кто у нас главный «предатель», по чьей вине взрываются в столице дома. К тому же, думаю, многие все-таки знали, что главную роль в прекращении первой чеченской войны (в величайшем «предательстве российских интересов») сыграли не Хасавюртовские соглашения, состоявшие из двух малозначительных фраз, а полномасштабный Московский договор между Россией и Чечней, подписанный в мае 1997 года двумя президентами Асланом Масхадовым и непосредственно Борисом Ельциным.

17 сентября, когда Лужков выступал в МГТУ имени Баумана, кто-то из слушателей задал ему вопрос: как он считает, уйдет ли Ельцин досрочно, по собственной воле, в отставку? Мэр ответил: мол, «такая возможность номинально существует», но, «немного зная президента», он, Лужков, может сказать: «маловероятно, что он откажется от власти».

Из слов московского мэра можно было понять: напрасно Ельцин пренебрегает имеющейся у него «номинальной возможностью» по собственной воле удалиться от дел. Он посоветовал президенту «задуматься о вечном».

Тут Юрий Михайлович не угадал: как мы знаем, Борис Николаевич отказался от власти досрочно, добровольно ушел в отставку.

Вопрос о досрочной отставке Ельцина был задан Лужкову не случайно. В ту пору распространились слухи, что такая отставка действительно может состояться. 19 сентября эти слухи опроверг президентский пресс-секретарь Дмитрий Якушкин, выступив в программе Николая Сванидзе «Зеркало». Он однозначно заявил, что для президента «принципиально важно легитимно и вовремя как это положено по Конституции передать власть новому президенту в 2000 году и создать, тем самым, прецедент».

По мнению пресс-секретаря, слухи о досрочной отставке Бориса Ельцина и «целый набор других слухов» это «часть организованной и хитро продуманной кампании по дискредитации власти, которая означает, что началась активная подготовка сначала к парламентским, а затем и президентским выборам».

Кстати, попытки дискредитации власти Якушкин усмотрел и в том, что постоянно ведутся разговоры, которые «планово чередуются с публикациями в газетах», будто всю ответственность за взрывы домов несет федеральная власть.

Из слов Якушкина можно было заключить, что источником всех этих слухов Кремль считает, прежде всего, московского мэра и его окружение. А разговоры о том, что Борис Ельцин якобы «агрессивно» относится к мэру Москвы Юрию Лужкову, «выгодны той стороне, которая хотела бы придти к власти, играя на эмоциях, провоцируя негативные настроения в людях, тем более в очень тяжелый момент».

Как уже говорилось, в отношениях с Примаковым Лужкову приходилось лавировать: как-никак они были потенциальными претендентами на президентский пост, причем в течение долгого времени ? самыми сильными претендентами. Это лавирование давалось мэру нелегко: надо было точно улавливать момент, когда выступить в унисон с Примаковым, когда ? поотстраниться от него или даже позволить себе критику в его адрес.

Пример первого ? позиция по Скуратову. Лужков весьма эмоционально выступил против отставки генпрокурора. 21 апреля 1999 года, после очередного отказа Совета Федерации отстранить этого деятеля с его поста, на чем настаивал Ельцин, московский мэр заявил журналистам, что в сложившейся обстановке самое главное для президента это «проявить мудрость, пойти навстречу сегодняшнему решению Совета Федерации и предоставить Юрию Скуратову возможность продолжать работу».

Почему против отставки по предположениям был настроен Примаков, уже говорилось. А чем объяснить аналогичную позицию Лужкова? По словам некоего «кремлевского источника», опубликованным в прессе, московский мэр просто осознал, что «неотставка» Скуратова выгодна Примакову, что Совет Федерации пойдет именно за ним, и решил «приклеиться» к премьеру, стать ему в хвост, разделить с ним лавры победителя.

Но бывали и обратные ситуации. На уже упомянутом втором съезде «Отечества» в апреле 1999-го Лужков впервые выступил с довольно острой критикой правительства Примакова. Московский мэр признал, что это правительство стабилизировало обстановку в стране (это постоянно в ту пору ставилось всеми в заслугу Примакову), но такая стабилизация не обеспечивает экономического роста; более того, уровень оплаты труда снизился в два и более раза. По словам Лужкова, развитие экономики «происходит стихийно», правительство практически ее не регулирует, никак не стимулирует производство, не выработало четких ориентиров и приоритетов экономического развития.

Это уже было чем-то вроде атаки на главного соперника в предстоящей борьбе за пост президента. Хотя, быть может, атаки еще не решающей, не сокрушительной, а пока только напоминающей «разведку боем», призванную проверить, как отреагирует соперник, высветить его слабые места.

Впрочем, как уже говорилось, Лужков, несмотря на критику примаковского правительства, выступил с резким осуждением его отставки. Собственно говоря, он начал возражать против нее еще тогда, когда только поползли слухи о ее возможности.

Смена правительства Евгения Примакова является абсолютно неприемлемым решением для экономики России, говорил он еще в конце апреля, как бы предостерегая Ельцина от опрометчивого шага.

А уж когда отставка состоялась, московский мэр не жалел слов для ее осуждения…

Это неприятное решение, неправильное решение и необъективное по отношению к Примакову и его правительству, по отношению к результатам работы правительства… сказал московский мэр непосредственно в день отставки. С точки зрения дела и авторитета Евгения Примакова никаких оснований для его удаления из правительства не было.

Казалось бы, Лужков, напротив, должен быть испытывать «глубокое удовлетворение», что «задвинули» его главного потенциального соперника на будущих президентских выборах, однако он, по- видимому, прекрасно понимал, что увольнение Примакова, народного любимца, только поднимет его, Примакова, рейтинг, и тут важно не торопиться, не промахнуться, попасть в струю, продемонстрировать совпадение с мнением народных масс, а уж как дело пойдет дальше, ? там видно будет.

К концу лета 1999-го стала более отчетливо обозначаться позиция Лужкова относительно его президентских вожделений. И сам он, и его соратники не только принялись утверждать, что московский мэр не собирается баллотироваться в президенты (это они твердили и раньше), но, ? что он «поддерживает кандидатуру Примакова».

Трудно сказать, насколько искренней была эта поддержка. Вообще-то рейтинг экс-премьера в ту пору действительно был выше мэрского рейтинга, так что тут могла сказываться просто трезвая оценка соотношения сил. Но, возможно, ситуация здесь складывалась, как на велотреке: до какого-то момента гонщик, идущий вторым, предпочитает «не высовываться», а ловит мгновение, чтобы неостановимо «выстрелить» из-за спины лидера.

К тому же и с самим Примаковым дело оставалось неясным: то ли он будет баллотироваться в президенты, то ли нет. Евгений Максимович не торопился раскрывать свои намерения. Такая неопределенность была удобна для Лужкова. Он стал заявлять, что «ни при каких условиях не будет выдвигаться» на пост главы государства, если свою кандидатуру выставит Евгений Примаков: наконец-то, мол, «появился человек, которому можно доверить воз в стране». А вот если на президентское кресло станут претендовать люди, «которым нельзя доверять власть», то он, московский мэр, «вступит в борьбу и будет стараться ее выиграть».